Рэймонд Франц - Кризис совести

Он немного поколебался и сказал: «Ну, Руководящая корпорация нас об этом попросила, и мы просто составляем для нее отчет. Мы будем отчитываться завтра».

«Знаешь, я был бы очень признателен, если бы ты за меня сказал, что я думаю по этому поводу, — ответил я. — Мне кажется, что подобные действия без разрешения и ведома Лаймана Суингла— это оскорбление в адрес его как человека, оскорбление годам его служения и его положению».

Шредер сказал, что передаст это заявление, Я добавил, что, если есть что–то по–настоящему важное, что следовало бы обсудить, я всегда могу приехать. Он спросил: «Правда»? Я ответил: «Конечно. Я просто сяду на самолет и прилечу». Он спросил, не могу ли я приехать в следующую среду. Я ответил: «Какой в этом смысл, если Лаймана все еще не будет»? На этом наш разговор закончился.

У председателя Руководящей корпорации Свидетелей Иеговы было несколько возможностей открыто и честно ответить на мои вопросы, сказав: «Рэй, нам кажется, что возникли очень серьезные проблемы, есть даже обвинения в вероотступничестве. Я думаю, тебе следует знать, что упоминалось твое имя; и прежде, чем что–либо предпринять, мы посчитали, что по–христиански мы должны сначала поговорить с тобой».

Вместо этого он не произнес ничего, ни одного слова, чтобы дать мне понять, в чем дело. Конечно, он тогда не мог сказать последнюю часть утверждения, поскольку он и другие члены Председательского комитета уже привели в действие крупномасштабную операцию с помощью записей; комиссий по расследованию и расспросов. Проще говоря, картина, описания мне представителем Руководящей корпорации, была обманной, не соответствующей действительности. Но я не мог даже предположить, насколько фиктивной она была на самом деле. Скоро я начал об этом узнавать, правда, в основном, не из Руководящей корпорации, а из других источников.

Если поведение Руководящей корпорации и ее Председательского комитета в этом аспекте понять трудно, то еще более необъяснимым — и чему нет оправдания — мне кажется то, что они не действовали открыто и прямо по отношению к Эду Данлэпу, находившемуся там же, в штаб–квартире. Когда он спросил Барри и Барра о причине их расспросов, они должны были честно рассказать ему, почему Руководящая корпорация поручила им задать ему подобные вопросы и о каких серьезных обвинениях шла речь. Безусловно, библейские принципы — включающие утверждение Господа Иисуса о том, что с другими нужно поступать так, как желаешь, чтобы поступали с тобой, — требовали, чтобы кто–то сказал ему прямо в лицо, какие обвинения в «вероотступничестве» выдвигались за его спиной. Те, кому обо всем было известно, тогда почли за лучшее этого не делать. Они предпочитали этого не делать и спустя месяц после начала событий. Однако имя Эда Данлэпа, так же, как и мое, было передано членам комиссий по расследованию, а затем в судебные комиссии —- по крайней мере, дюжине или больше человек, — и все еще ни один член Руководящей корпорации не подошел к нему, чтобы сообщить, насколько серьезные обвинения связывались с его именем. Тем не менее, многие из них встречались с ним ежедневно.

Я не понимаю, как такие действия можно считать достойными христианина.

В пятницу 25 апреля, всего через три дня после звонка Шредера по моей просьбе, по решению судебной комиссии (действовавшей по санкции и под руководством Председательского комитета Руководящей корпорации) лишению общения были подвергнуты Крис Санчес, его жена и Нестор Куилан. Рене и Элси Васкес также были лишены общения по решению другой комиссии, а вместе с ними — старейшина общины, соседней с той, где служил Рене Васкес. Имена их всех, кроме старейшины, были зачитаны вслух для всей штаб–квартиры, и было объявлено о лишении их общения. Таким образом, Руководящая корпорация сообщила об этом более чем пятиста сотрудникам. Однако они не посчитали нужным сказать об этом мне. Конечно, в конце концов, я об этом узнал, но из телефонных разговоров с исключенными, а не от коллег по Руководящей корпорации.

Дайан Биерс, прослужившая в штаб–квартире десять лет и хорошо знавшая Санчеса и Куилана, описала свои впечатления о событиях 21–26 апреля таким образом:

«Мне кажется, за эту неделю самое сильное впечатление на меня произвело то, как жестоко обращались с этими друзьями. Им не было известно, когда нужно будет идти на заседание комиссии. Вдруг звонил телефон, и Крису надо было отправляться. Потом он возвращался, звонил телефон, и наступала очередь Нестора. Так это и продолжалось. Всю неделю они висели в воздухе. Однажды я говорила с Нормой (Санчес), и она сообщила, что комиссия хочет побеседовать с ней одной, без Криса, и она не знает, что делать. Я объяснила, что, по–моему, Крис должен всегда быть с ней, потому что иначе у нее не будет свидетеля того, о чем ее спросят и как она ответит. Они могли сказать все что угодно, и она никак не смогла бы доказать, что все было не так. Становилось очевидным, что они пытались настроить Норму против Криса.

Наконец, в пятницу (25 апреля) в 4:45 комиссия пришла на восьмой этаж, где мы работали, и направилась к конференц–залу, дверь в который находилась позади моего стола. Некоторое время спустя все начали собираться и уходить домой, но я осталась посмотреть, чем все закончится. Они пригласили Криса, Норму, Нестора и Тони Куилан войти, и, когда они выходили, я пошла узнать, каков же «вердикт». Я помню, что, когда зашла в кабинет Нестора поговорить с ним и Тони, они сказали, что мне лучше поскорее выйти, чтобы не было неприятностей, если кто–то увидит, что я общаюсь с ними. Я шла домой одна, всю дорогу пытаясь справиться со слезами. Я была просто раздавлена; не верилось, что такое могло слуучиться. Я никогда не забуду этого чувства. Это место долгое время было моим домом, и мне здесь нравилось — а теперь я испытывала такое ощущение, что все вокруг совершенно чужое. Я подумала о словах Христа — «по плодам их узнаете их» —• и просто не могла совместить то, что услышала и увидела за эту неделю, с принципами христианской жизни. Все это было чрезвычайно жестоко и немилосердно. Наказали людей, отдавших Обществу многие годы жизни, людей с хорошей репутацией, которых все любили. И все–таки по отношению к ним не было проявлено и признака милосердия. Это было недоступно моему пониманию.

В тот вечер мне нужно было идти на собрание, но я не пошла, так как была слишком расстроена. Позже, когда Лесли (соседка Дайан по комнате) вернулась с собрания и мы начали разговаривать, вдруг раздался стук в дверь. Было уже около одиннадцати вечера. Это была Тони Куилан. Не успев войти, она разрыдалась. Она не хотела, чтобы Нестор знал, как ей тяжело. Мы сидели, вместе плакали и разговаривали. Мы сказали ей, что они с Нестором, как всегда, остались для нас друзьями, и постарались успокоить ее, насколько это было возможно. Я плохо спала той ночью и около 2–3 часов утра встала и пошла в ванную. Я просто сидела там и думала обо всем, что произошло, и это казалось мне кошмарным сном — чем–то нереальным.