Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

2. Автор называет дар различий, преподнесенный нам, «сокровищем разнообразия» (с. 46). Что представляют собой некоторые из этих сокровищ, которыми часто пренебрегают?

3. Обычно неопределенности мы придаем негативный оттенок, а определенности — позитивный, но автор сообщает: «Теперь я ищу другую, лучшую определенность» (с. 40). Когда и как именно неопределенность может быть благоприятной, а определенность — вредной?

4. Желая ближе познакомиться с жизнью за пределами его религии, автор «взял себе за правило совершать вылазки за пределы христианства» (с. 42). На какие эксперименты вы могли бы решиться, какие правила ввести для себя, чтобы подвергнуться воздействию жизни, находящейся за пределами вашей системы представлений?

5. Автор отмечает: «Нам трудно мириться с мыслью, что и другие могут научить нас чему–то важному, связанному с нашей святыней, нашим Богом» (с. 52). Кто эти «другие», с откровениями которых нам трудно смириться, и каким образом можно разрешить им учить нас?

1. Кельтские христиане называли «тонкими» места, с которыми у них было связано ощущение святыни. Автор перечисляет: «Тонким местом» может быть разговор, сновидение, комната, дерево, рассвет, побережье, танец, человек, научная лаборатория, день субботний, евхаристия, трапеза ранним утром перед началом поста в Рамадан» (с. 57). А какие вы знаете «тонкие места», какие чувства ассоциируются у вас с ними?

2. Какие обычаи семьи автора особенно похожи на ваши или особенно отличаются от них?

3. Автор пишет, что в семье, где он вырос, «два учения, которые никто не выражал словами, были такими же весомыми, какой только способна быть религиозная догма. Первое учение именовалось «Радостью»: «Да возрадуйся жизни» (с. 64). «Вторым учением нашей религии была «Честь»: «Не будь негодяем» (с. 66). Какими были основные учения семьи, в которой выросли вы?

4. Автор говорит: «Нас ужасает перспектива отыскать образ Бога в тех, кто не является нашим образом и подобием… давайте же все до единого начнем повторять за кухонными столами, на религиозных собраниях, в кофейнях, на городских площадях и в чатах: «Я сотворен по образу Бога. Я сотворен по Божиему целем. Как и все мы» (с. 63). Какие аспекты образа Божия вы видите явленными в знакомых вам людях?

5. Как можно было бы озаглавить эту главу вашей истории, и почему?

1. Каким образом вы сравнительно регулярно воспринимаете «сплошную цепь священного, пронизывающего обыкновенное» (с. 83)?

2. Каким образом вы и окружающие разграничили жизнь и «стали придерживаться ограниченных представлений о сакральном» (с. 89), чтобы исключить обыденное и, следовательно, умалить жизнь?

3. Почему и как обыденная жизнь выдающихся личностей, таких, как Иисус, придает смысл, цель и жизнеспособность обыкновенным событиям?

4. Какие именно таинства вы практикуете и как могли бы использовать их в качестве «врат», а не «ограждений» (с. 94), затрудняющих доступ к храму жизни?

5. Описывая то, что он называет «третьим исходом», автор обращается к христианам: «Мы можем либо остаться в рамках христианства, которым завладели, с Иисусом, которого мы одомашнили, либо оставить христианство как пункт назначения, принять христианство как образ жизни, и совершить путешествие к реальности, где Бог присутствует, живет в каждом человеке, в каждом человеческом сообществе и во всем сущем» (с. 97). Как могли бы воспринять третий исход вы и ваши собратья по вере?

1. Автор спрашивает: «Неужели мы превратили наши религиозные тексты, традиции и обряды во вместилища и дозаторы Бога?» (с. 103). Он пишет: «Втихомолку наши религии за несколько веков колонизировали имя Бога и стали системами управления Им» (с. 124). Справедливо ли это для вашего опыта общения с религией? Если да, каким стал результат?

2. Автор говорит о некоторых христианах: «Они не могут жить без Иисуса и вместе с тем не могут сосуществовать с христианством» (с. 102) и цитирует свою расстроенную собеседницу–еврейку, брокера по недвижимости: «Пока мое еврейство опирается всего на два столпа: боязнь очередного холокоста и страх потерять Израиль. Их недостаточно, чтобы поддерживать религию. Мне необходим более глубокий иудаизм» (с. 117). Он заключает: «Людям нужен Бог, но не пленник религии. Они хотят неуправляемого Бога» (с. 125). Как бы вы могли описать, чего хотят эти люди?

3. Автор пишет, что организованная религия «подобно всему прочему в мире, прекрасна и не лишена недостатков, испорчена и небезнадежна» (с. 102). Что, по–вашему, приобретают и теряют люди, имея отношение к организованной религии?

4. Заканчивая главу, автор предостерегает: «Религия в беде. Если мы не выйдем за рамки наших «всеобъемлющих» представлений о Боге, если не удержим нечто более сакральное, чем наши взгляды, если у нас не возникнет сомнений в себе и в нашем понимании не только Бога, но и всего сущего, мы все подведем мир, которому должны служить… если мы не будем стремиться к тому, что превосходит христианство, ислам, иудаизм, индуизм или атеизм, кровопролитие неизбежно» (с. 124). Как вы считаете, что побудило его к такому мрачному предостережению?

5. Автор заканчивает главу в позитивном ключе: «Надежда еще жива. Выход есть. И он заключается не в том, чтобы перестать посещать наши церкви, синагоги, мечети, храмы, библиотеки, бары и другие места, где мы обмениваемся взглядами, оспариваем и доказываем их. Наши убеждения необходимо углубить, не позволяя им стать выхолощенными. Нашим сообществам требуется благословение, а не забвение. Выход из этого хаоса пробивают люди, которые уже живут взаимозависимой, а не самодостаточной жизнью» (с. 125). Вы можете представить себе, каким образом можно прийти к выполнению этого решения в кругу ваших друзей или собратьев по вере?

1. Что привлекает вас во всем, что имеет для вас оттенок таинственности? Что раздражает вас в нем?

2. Автор прибегает к метафорам близости, чтобы описать свою встречу с Богом: «Я вернулся в казарму, не вполне понимая то, что сейчас описал. Просто я пережил все это. Понимание пришло позднее. Я по–прежнему ощущал на лбу влажное прикосновение губ возлюбленной, мое сердце и легкие ликующе пульсировали, руки обнимали собственное тело, глаза смаргивали слезы, лицо разгорелось. Я жаждал нового поцелуя» (с. 131). Распространен ли подобный язык среди членов вашей организации или религиозного сообщества? Почему — да или почему — нет?

3. Рассуждая об ограниченности слов, способных выразить человеческий опыт сакрального, автор прибегает к сравнению с музыкой: «Присутствие Бога ощущается. Как музыка… Музыка требует реакции. Объятия.