Серафим (Чичагов) - Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря

Начальнице Казанской общинки, которой о. Серафим предсказал, что она хоть перед концом жизни, но непременно посидит в темнице, пришлось действительно пострадать. Будучи великой подвижницей и молитвенницей, она никогда во всю жизнь не пропускала церковной службы и как-то раз, невзирая на страшную гололедицу, пошла в церковь, поскользнулась, упала и сильно ушибла себе ногу. Внесли ее в келью, положили, но она так страдала от нестерпимой боли в ноге, что не была в состоянии даже выносить дневного света, поэтому она несколько месяцев пролежала в совершенно темной келье, с наглухо завешенными окнами, как бы в темнице. Предсказание о. Серафима сбылось, и старица уразумела смысл батюшкиных слов.

Ее похоронили у Казанской церкви, с правой стороны, недалеко от матушки Александры. Старица Дарья Трофимовна свидетельствует в летописном рассказе, что она была очевидицей следующего чуда (тетради № 1 и 4). «При кончине своей, — говорит она, — матушка Ксения Михайловна строго заповедовала исполнить ее завет: все 40 дней по ее смерти принимать и кормить всех, сколько бы ни пришлось, странных и пришлых, что в точности и было исполнено. Я тогда была в стряпушечьем послушании при трапезе и самовидица совершившемуся в те дни чуду. До кончины матушки выходило каждодневно на обед и ужин 8 караваев хлеба, 1 мера круп и 1 мера пшена на кашу на одних только сестер; в продолжение же этих 40 дней, несмотря на то что очень много кормили всякий день странствующего народа, вышла как раз только половина всей этой пропорции, то есть каждодневно по 4 каравая хлеба, 1/2 меры крупы и 1/2 меры пшена, и все тогда очень дивились этому».

На память о Ксении Михайловне Кочеуловой в келье матери Александры остались: 1) икона древняя Скорбящей Богоматери, родительское ее благословение; 2) иконы страстей и бичевания Спасителя; з) начальнический посох, деревянный, некрашеный и 4) часы с боем, привезенные ею еще из Тулы.

Матушка Ксения Михайловна 43 года начальствовала над общинкой.

После кончины батюшки о. Серафима послушник Иван Тихонов не только не бросил своей мысли и цели — быть покровителем и распорядителем в Серафимо-Дивеевской обители, но, забыв все наставления и приказания старца, решился настойчиво требовать подчинения себе общин, завещанных ему и оставленных будто на его попечение самим великим старцем. Ему даже пришла странная мысль поехать в Воронеж, под видом поклонения мощам святителя Митрофана, к архиепископу Антонию, также прозорливцу и святой жизни пастырю, чтобы «утешиться его беседой». Желание же беседы явилось вследствие будто бы недоумения насчет ига, наложенного на него о. Серафимом, касательно Дивеевской обители. Спрашивается: если бы действительно о. Серафим приказал ему заниматься Дивеевом, зачем было ему недоумевать и спрашивать высокопреосвященного Антония? С другой стороны, так как батюшка о. Серафим запретил ему вмешиваться в Дивеево и уговаривал не губить свою душу как чуждопосетителю, то могло ли помочь ему даже благословение Антония на покровительство общине? Наконец, как благодатный прозорливец, познавший духом час смерти о. Серафима, мог ли он остаться в неведении о воле великого старца насчет Ивана Тихонова, и затем, какой смысл был благословить или советовать заниматься женской обителью канонарху-послушнику? Однако Иван Тихонов испросил себе паспорт и по благословению игумена отправился в Воронеж, а затем в 1849 году напечатал об этом рассказ (Сказания о подвигах о. Серафима, с. 109).

Для характеристики Ивана Тихонова нельзя оставить без внимания это его повествование, которому в то время верили и восторгались в Петербурге.

Когда послушник-канонарх Иван Тихонов, не повышенный до сих пор и не удостоенный игуменом Саровским даже сана иеродиакона, вошел к высокопреосвященному архиепископу Воронежскому Антонию, то он встретил его с истинно отеческой любовью, говоря: «Я тебя ожидал, я слышал, что ты приедешь!» (?) Оживотворенный таким вниманием, Иван Тихонов поблагодарил архиепископа. Тогда Антоний начал говорить следующее: «А об о. Серафиме я тебе скажу, что у нас еще ничего не было слышно об угоднике Божием Митрофане, еще не было никаких откровений, ни явлений, а о. Серафим вдруг пишет мне, не письмо, а несколько строк собственными своими руками и пророческим духом поздравляет меня с открытием св. мощей угодника Божия Митрофана!»

«После такого сладкого приветствия, — пишет Иван Тихонов, — я виделся с архипастырем ежедневно в продолжение целой недели. Лишь только ударял колокол к вечерне, он посылал за мною для беседования (?) и в течение трех или четырех часов сряду расспрашивал. Когда же я, между прочим, просил его, как великого архипастыря, разрешить мое недоумение насчет ига, наложенного на меня отцом Серафимом, Касательно Дивеевской обители, по причине безмерных скорбей, полученных мной при этом послушании, то высокопреосвященный отвечал мне на это: я не только ничего не могу изменить из назначенного тебе отцом Серафимом, но еще и сам прошу тебя до последних минут жизни не оставлять сирот дивеевских твоим попечением» (??).

Действительно, вернувшись из Воронежа, Иван Тихонов начал учащать свои посещения родственницы, жившей в Казанской общинке, приобретать себе друзей между сестрами этой обители, и, вкрадчивый, льстивый и несколько начитанный, он привлек некоторых на свою сторону. Этому способствовала старость и болезненность Ксении Михайловны, бесхарактерность ее дочери Ирины Прокофьевым и доверчивость некоторых сестер. Впрочем, Иван Тихонов в первое свидание производил удачное впечатление, и многие в нем сперва ошибались. Собственно к Серафимовой мельничной обители ему было труднее прикасаться, чем к Казанской общинке, сестры которой менее часто посещали о. Серафима и не знали его заветов. Среди забот о распространении земельных владений обители он увидел, что его замыслам будет всегда мешать Михаил Васильевич Мантуров, приобретший по приказанию о. Серафима 15 десятин. Эту землю Мантуров не отдавал обители, так как батюшка приказал лишь передать ее Дивееву после смерти Михаила Васильевича, а теперь держать и беречь как зеницу ока. Наконец, личное присутствие Мантурова на этих 15 десятинах, пока земля в его руках, парализовало бы все планы Ивана Тихонова, так как каждый знал, что Михаил Васильевич был единственный близкий и доверенный ученик о. Серафима, который никогда бы не признал Ивана Тихонова учеником великого старца и завещанным попечителем Дивеева. Напротив, о. Серафим запретил Михаилу Васильевичу видеться и беседовать с Иваном Тихоновым. Несмотря на трудное разрешение такого вопроса, Ивану Тихонову представился удобный случай. Чтобы быть истории беспристрастной, вернемся к биографии М. В. Мантурова, составленной Н. А. Мотовиловым и о. Василием Садовским.