Александр Макаров - Паутина

Сельисполнитель был низкорослый и седоусый здоровяк. Войдя, он сунул свою берданку меж коленей, снял картуз, распустив охапку пепельно-серых кудрей, потом как-то по-особенному извернулся и стряхнул с себя увесистый мешок.

— Принимай-ка, Трофимыч: евоная котомешка.

— Что в ней? — спросил Юрков, взвешивая за лямки промокший мешок.

— Барахлишко да сухари разной породы.

— Нищий?

— Больно молод для энтого, — ответил Кустов, налаживаясь протереть тряпкой свое ружье, потом удивленно заморгал и спросил: — Разве это не Калистратишко?.. Вот ядрена шишь, мы думали, попался! И корпусом и обличьем схож, а не он?..

— Ваша фамилия? — не ответив Кустову, обратился Юрков к задержанному. — Мосеев, да?.. Почему не в армии?

Незнакомец молчал, с каким-то подчеркнутым старанием ковырял прыщ на своем и без того израненном язвинками одутловатом лице. Чрезмерно широкий рот его, напоминающий свежерваную рану, кривился при этом то вправо, то влево.

— Я вас спрашиваю, почему не в армии?

— Болен, — произнес незнакомец глухо, будто прожужжав.

— Хворый, слышь ты, потому и не воюет, — вмешался Кустов, значительно ухмыляясь. — А документишка нету. Объясняет, что злые люди скрали. Ни бумаг, ни денег; попрошанием, слышь, проживает. Сегодня ввечеру наши колхозники его заштопорили. Крадется околицей возля речошки, а в руках — эвон — чертова железина. Крадется с подозрением. А на соломке поблиз овина ребята с девчошками жались. Бессловесно. Увидели чужого — и вовсе примолкли: милицейский приказ про Калистратишку все знают. Потом следить — ночь-то вон какая, будто дегтем свет намазан. Ребята сгребли его, а он железиной вокруг себя помахал, да отбиваться. Но тут девчошки подоспели, — где ему одному супротив четверых!

Кустов смерил незнакомца оценивающим взглядом и, так же значительно посмеиваясь, объяснил:

— Вгорячах-то, видно, тумачишек навтыкали: ишь, под глазом репка выросла!

— Фамилия как? — подавляя неприязнь к незнакомцу, в котором он сразу же заподозрил дезертира, снопа и совсем неласково спросил Юрков. — Мосеев, что ли?

— Бесфамильный, — опять прожужжал незнакомец.

— Бесфамильный Калистрат?

— Агафангелом наречен…

— Ах вон ты кто, странничек, небесный почтальон!

— А-а, да да, да, — закивал сероволосой головой и Кустов. — И у нас письмишки объявились, белой контрой за версту несет!

— Христианин странствующий я, — вдруг возвысил голос незнакомец и выставил свою трость крестом вперед. — От мира бегущий, признаю лишь власть Христа в небеси, земную же презираю!

Злобным взглядом он черкнул по лицам сельисполнителей и отвернулся.

С губ Николая слетела ироническая усмешка.

— Скрытничек! — произнес он так, что Кустов не узнал его голоса. — А по фронтам странствовать кишка тонка? Морда шире лохани, на ней будто черти малину толкли, едва ли перевалило за тридцать, а старцем прикинулся: камилавку напялил, в хламиду нарядился, посошок с крестом отковал!.. Там люди в крови кипят, от треска костей глохнут, жизни свои кладут, а вы, Калистраты-Агафангелы, ножи им в спины садите… Хотя, кому я говорю — этой слякоти?.. Ладно, товарищ Кустов, сведу я его в район, раз приказано; будьте покойны… Обыскивали?

— Только что поверх кожи, однако глядели в оба, что осталось — все при нем. Вот акт написали…

Кустов полез в карман, но в этот момент распахнулась дверь, на пороге показался Арсен, и сельисполнитель осекся.

— Давай, давай, товарищ Кустов, это парень свой, — объяснил Юрков и обернулся к Арсену: — Ты чего спозаранку?

— В башке свербит, — ответил парень и хлопнул кулаком по лбу. — Поговорить хочу, а скоро зазвонят побудку, и ты уйдешь на свою разнарядку. Только с глазу на глаз… Выйдем?

Они вышли, поплотнее прихлопнув за собою избяную дверь, и сели на крыльцо. Парень начал рассказывать исподволь, чтобы Николаю все было понятно, затем назвал приблизительное количество похищенной Минодорою муки из мельничного гарнцевого сбора и, наконец, заявил:

— Весь Узар знает, что хлеб она не продавала, — точно?.. Конюхи говорят, что на рынок важивала чего-то, мягкое да легкое, в котомках, выходит, свое барахло — точно?.. И опять выходит — где хлеб?.. С уверенностью — нахлебники у ней припрятаны!.. Откуда «святые» письма?.. Не дед же Демидыч пишет!.. Где первомайский дезертир Калистрат скрывается — в лесу или у Проси?!..

— А на западенке в избе не он?

— Нет, тот в миллион раз страшнее. Мы с мамой его всего раз видели, так потом целый год им Федорку пужали!

Юрков засмеялся.

— Точно говорю, — серьезно сказал парень, потом приблизился губами к уху Юркова и зашептал: — Есть предложение проверить… Ночи две-три не посплю, поверчусь около Минодориной крепости, выгляжу все и, если что подмечу…

Он не договорил, рубанул воздух ребром ладони и немножко заискивающе спросил:

— Как вы к этому делу?..

— Не убудет, — сказал Николай, смеясь. — Только без фокусов и единолично, как селькор.

— Могу клятву положить, что даже девки не узнают, не то чтобы родная мать!..

Они встали и попрощались.

Из сознания Николая как-то вдруг сами собою выключились и негодование жены на Платониду, и рассказ отца о странницах, и «святые» письма. Все это заслонили скрывшийся в доме Минодоры дезертир и слишком очевидное мошенничество кладовщицы с документами. Однако желание подраться с противником невольно охлаждалось предположением — вдруг районные власти станут на букву каких-либо циркуляров и осудят за преследование не кладовщицы-расхитительницы, не дезертира, но религиозной общины?.. Недаром же секретарь исполкома, признав незаконность секты скрытников без регистрации, заявил Лизавете, что зарегистрирует общину, если будет прошение учредителей. Но является ли преследованием религии то, что он, Николай, поддакнул Арсену проследить за домом Минодоры? Что бы он сделал, не будучи ни депутатом сельсовета, ни членом правления колхоза, ни сельисполнителем? «То же самое, — твердо ответил Юрков себе. — Даже больше: сам бы пошел с Арсеном, выследил бы дезертира, донес бы милиции». А как быть с расхитительницей колхозного хлеба? Тотчас поднять тревогу, учинить ревизию? Нет, лучше подождать, пока в Узар не приедет милиция и не арестует дезертира, иначе скроются и Калистрат и Минодора. «А уж милицию-то я как-нибудь привезу, — улыбнулся Юрков, возвращаясь в дом.

В сенях он окликнул жену:

— Лизута, уже светло… Сходи на конный, приведи Серка в тарантасе; я еду в район, дезертира повезу.

— Слышала, Коленька, не спала, — отозвалась Лизавета, вставая. — Что тебе Арсюшка рассказывал?.. Минодора гарнцевую муку ворует?.. Верно, что у нее дезертир-то скрывается?..

— После, Лиза, после, беги на конный!