Александр Макаров - Паутина

— Дядя Троша, почему Николай Трофимыч так долго в районе был? — спросил Арсен, заглядывая в оконце будки: парню не терпелось и о деле узнать, и получше рассмотреть новую знакомку при свете огонька.

— По отделам, слышь, мытарили, — ответил старик с явным раздражением. — Один не верит, что в нынешние годы скрытники завелись: мол, кулаков давно вывели. Другой сумлевается, что дезертир летом в дому прячется: понапрасну людей обыском опорочишь. Третий в чего-то еще уперся… А все вместе боятся сектантское гнездо потревожить: религия!.. Пуще всего то, что в районе самого главного мету. Ждал, ждал его Кольша да так и уехал!

— Ладно, дядя Троша, теперь порядок, — успокоил Арсен, не отрывая взгляда от оконца. — Глянь, какая деваха с нами… Одни глаза — смерть фашизму; такая любую секту наизнанку вывернет!

Капитолина поражалась, как много знал об обители человек в военном, и с удовольствием чувствовала, что под защитой таких людей ни ей, ни Агапите нечего страшиться. Непонятным и вроде даже обидным казалось одно — почему милиционер не спрашивает ее о ней самой; неужели Гурий, или Калистрат, или Платонида хуже ее, дезертирки и воровки? Однако вскоре поняла, что перед нею не милиционер; а дело, начатое ею и Агапитой, куда важнее, чем школьные бязевая простыня, молескиновая гимнастерка и замасленный комбинезон из парусины. Подбодренная этим, девушка спеша рассказала о людях обители. Совершенно разные во всем и несомненно существующие эти люди приобретали в обрисовке девушки какой-то мистический облик. Не менее мистично выглядели и почерневший от времени дубовый гроб в горнице Коровина, и иконостас из медниц с потайной щеколдой, и похожие на могилы затененные лампадами келий скрытников, и подземная молельня с клубами дыма от курящихся в жаровне кореньев, и тайные входы и выходы.

Николай слушал — и в душе его металась буря; его подмывало и расхохотаться в лицо Капитолины, и благодарить ее за откровения. Он неплохо, казалось ему, знал колхозную кладовщицу Минодору Прохоровну и ее отца Прохора Петровича, но, по-видимому, знал — да не тех. Он тысячи раз видал их дом вблизи и издали, но, очевидно, видал — да не тот. И дом на высоком пригорке, словно напоказ отскочивший от других домов, и хозяева в нем, точно в назидание коренным узарцам привезшие откуда-то недеревенскую дородность, были известны всем — и неведомы никому. «Ведь островок, плевая точка в море, а гляди, сколько дряни! — возмущался Юрков, слушая Капитолину. — Видимо, самая пакость с округи собралась под одну крышу, вся их труха, все подонки, раз главная проповедница здесь… А попробуй не сколупни эту коросту — размножатся, натащат в свою паутину черт те кого; мух, комаров, слепней еще сколько угодно. Но диковина, страшная диковина!»

— Девушка, вы не… это все правда? — наконец строго спросил он.

Капитолина перестала дышать, долго в упор посмотрела на Юркова и, вытянув руку вдоль стола, тихо-тихо сказала:

— Рубите по локтю… потом проверьте.

Ласково похлопав девушку по руке, Николай улыбнулся:

— Уберите, пригодится: по себе знаю… Значит, вас Капой звать?.. Спасибо, и слушайте….

Через две-три минуты они вышли из будки.

— Арсен, проводи Капу на огород, — сказал Николай. — Что делать им с подружкой, она знает… Айда, светает. Утром забеги ко мне.

Звезд на небосводе стало меньше, а оставшиеся заметно приподнялись и потускнели. Контуры деревьев и построек, расплываясь, словно таяли в предрассветном темно-сером мареве. От реки по улице щекочущими тело волнами наплывал холодок. В стороне поймы, стараясь перекричать друг друга, скрипели неугомонные коростели. Над кривой чертою еще темного леса чуть заметно проступала розоватая полоска зари. В чьем-то дворе, громко всхлопнув крыльями, пропел петух.

— Ах, хорошо! — будто похвалив певца, проговорила Капитолина.

— Вы, Капочка, только не трусьте, — напутствовал ее Арсен, пытаясь шагать в ногу со спешившей девушкой. — Их там раз, два и обчелся, а нас — армия. И знаете что — пишите. Я стану наведываться, а записки под камень за баней… Порядок?.. Ну, счастливо!

Арсен помог Капитолине перелезть через изгородь; и она, словно мотылек, мелькая над травами, понеслась к маячившему на ботве своему белому платку.

Поручив Серка отцу, Николай направился к Андрею Рогову. В избе председателя мерцал огонек, хозяйка растапливала печку. Юрков постучал в раму окна, вызвал Рогова на улицу и, не успев свернуть цигарки, услышал скрип деревяшки во дворе. Председатель появился в воротах немного заспанный, однако уже одетый в свою суворовскую походную форму: легонький, когда-то синий, теперь вылинявший плащ, наброшенный поверх белой майки, черные штаны и давным-давно стоптанный кирзовый сапог. Разглаженная надвое русая бородка и пегие выцветшие полосами волосы его были сыры; отсыревшим казался и голос.

— Здорово, — пробурчал он, разглядывая светлеющее небо.

— Здравствуй, Андрей Андреич, — ответил Юрков. — Зайдем в правление, дело есть.

— Довез? — спросил Рогов, поворачивая в сторону конторы.

— Довез… Дезертиром оказался, Антоном Тимофеевичем Зайчихиным. Бывший причетник из Кудинского района.

— Сосед.

Николай усмехнулся.

— Такие соседи ближе водятся, — сказал он, входя в помещение. — Хотя бы в хоромах на Коровинском пригорке.

— И ты про секту?

— А тебе чего-то уже известно?

Рогов посопел, свертывая цигарку, пыхнул дымом и явно нехотя проговорил:

— Болтают… Либо блажь, либо стародавняя отрыжка, только путного покуда ничего… Прося у меня вечером была, по секрету сказала, что твою жену в секту сватали. Ну, а я это год назад знал, мне сама Лиза говорила. Быльем поросло!

— Нет, не поросло, Андрей Андреич, слушай…

Николай стал рассказывать, что знал от Капитолины. В предутренней полутьме и за табачным дымом выражение лица председателя казалось неясным. Только по тому, что дым этот все чаще и гуще клубился в его бороде, Юрков догадывался, сколь велико волнение старого воина.

— Сам я подозревал с весны, — продолжал Юрков, — но ведь подозрение не факты. Вчера был в исполкоме — не верят; был в милиции — обещали как-нибудь наведаться; был в прокуратуре — Кропотливина сказала, что приедет сама, как только вернется прокурор; в райкоме — ни души, все по сельсоветам… А время теперь не ждет!

Рогов бросил окурок под ноги. По полу брызгами рассыпались искры. Председатель забухал было по ним своей деревяшкой, потом вскочил и остервенело затоптал их здоровой ногой. Посидев, чтобы вывернуть наизнанку пустой кисет, он, казалось, всем нутром выдохнул свое излюбленное ругательство:

— Кролики!.. Дай закурить… И ты кролик, ясно?.. Почему не сказал нам раньше?.. Не доверял?.. А нам Владимир Мартынович Азин доверял. А Владимиру Мартыновичу Азину — Владимир Ильич Ленин, ясно?.. Спиридон, Фрол, самосуд… Да Спирька с Фролкой мимо контрреволюции никогда не стреляли, ясно?.. Это — люди, а не вытеребленные кролики вроде нашего исполкомовского секретаря… На таких ревтрибунал девятнадцатого года нужен!