Василий Ирзабеков - Тайна русского слова. Заметки нерусского человека

Такой же подход нужен и к слову наказание. В процессе образования и воспитания никак не обойтись без наказания, однако понимать его нужно не как истязание, а как дачу наказа, то бишь наставления. Словом, наказание есть не что иное, как важная органичная составляющая этого процесса.

Это как же, восклицает наш внутренний гордец, – всякий человек есть икона?! А как же убийцы, террористы, воры, всякого рода проходимцы, которым несть числа. Парадоксальность (но только внешняя!) заключается именно в том, что и они, так страшно распорядившиеся данной им божественной свободой воли, – тоже созданы по образу и подобию, тоже иконы, только порой поврежденные до неузнаваемости.

Восстановить утраченную иконичность под силу ее Создателю, Которому, в отличие от человеков, все возможно. Так это происходило в истории христианства со многими святыми. Так случилось и с Савлом, который непостижимым для нас Промыслом Божиим из неистового гонителя христиан превратился в святого первоверховного апостола Павла. Так случилось в одночасье на Голгофе с благоразумным разбойником, который принес искреннее покаяние и первый последовал вослед за воскресшим Спасителем в рай.

Думаю, с понятием иконичности тесно связано понятие личности. Вспомним, сколько копий было сломано, сколько слов потрачено педагогами и философами, писателями и политиками, всевозможными специалистами в области образования и воспитания по поводу формирования гармонически развитой личности, как непримиримы порой их позиции в определении самого главного – критериев этой самой личности. И это изрядно поднадоевшее: а Наполеон – личность? А Чингисхан? А Сталин?

Нельзя не обратить внимания на то, что «номинантами» на роль личностей, как правило, выступают люди, пролившие моря крови. И разве это не красноречивое свидетельство нашей ущербности? Ведь обретение личности – это, прежде всего прочего, уподобление Тому, Кто есть носитель Лика. И именно по этому пути шли все наши святые, иного просто нет.

Что же касается пресловутых критериев, то о них убедительно свидетельствует Евангелие: это слова и поступки самого Христа. Личность – это Тот, Кто, будучи Господом, смиренно умывает пыльные ноги своим ученикам, простым галилейским рыбарям. Личность – это Тот, Кто с необозримой высоты Голгофского Креста, истекая кровью, зверски избитый и оплеванный, оклеветанный и осмеянный, распятый, одного взмаха ресниц Которого было бы достаточно, чтобы смести всю эту толпу, все это воинство, весь этот неблагодарный, погрязший в мерзостях мир, – просит Отца Своего Небесного: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23,34).

Не приходилось ли вам задумываться о том, почему нам так больно, именно больно, смотреть на избитое, обезображенное лицо другого человека? Несколько лет назад, оказавшись во время паломнической поездки в Никольском женском монастыре города Арзамас, с болью в сердце припал к иконе Пресвятой Богородицы, над которой глумились в бесовском опьянении безбожники, изрубив топором изображение глаз Пречистой. Но свершилось Божье чудо – и над шрамами заново проявились очи Приснодевы, как вечное напоминание всем нам о том, что святыня поругаема не бывает.

А разве человек – не святыня? И разве допустимо для нас, православных, называть несчастных, обездоленных людей, несущих на себе пусть замутненный, но отпечаток Бога, постыдной аббревиатурой бомж, позабыв, что подобных людей на Руси всегда называли бродягами, бедолагами, горемыками, бездомными, босяками, что – помимо простой человечности самого слова – очень точно отражало их состояние. Не будем, следуя заветам мудрых предков, зарекаться ни от сумы, ни от тюрьмы.

Вспомним, однако, что все эти уродливые наросты на нашем языке: «бомж», «зэк», «комбед», «наркомпрос», «наркомпром», «эсэсэсэр» и им подобные – появились сразу же после воцарения безбожной власти. А потому напоенные христианской поэтикой сестра милосердия и брат милосердия преобразились в медсестру и медбрата. Смешно сказать, но этой печальной участи не избегло даже слово жалованье, превратившись в зарплату. Хоть и не худшее из всех «новоязовских» слов, но насколько оно неуклюже по сравнению с его благородным предшественником!

И все это случилось неспроста. Искажение языка – это одно из позорных свидетельств отпадения русского человека от Бога. И тогда человек попросту перестал рассматриваться власть предержащими как творение Божие, как Его образ. Только так могло появиться и позорящее человеческий образ слово рыло, столь печально укоренившееся среди так называемого «простого народа». Вот и запасаются теперь спиртным и снедью в расчете не на человека, а на (прости, Господи!)рыло. Почти по Гоголю!

Искажения коснулись и имен. Вспоминаю, как три десятилетия назад в одной южной республике тогдашнего СССР отец семейства, дождавшийся, наконец, после трех дочерей рождения вожделенного сына, назвал его – Нэрд. Оказалось, такого имени нет ни у одного народа, так что в ЗАГСе поначалу отказались записывать малыша. Не мудрено. Ведь это была аббревиатура, придуманная отцом, которая расшифровывалась как научный эксперимент Рагима Джавадова (вот как!). И отец проявил-таки настойчивость, на целых шестнадцать лет (пока у парня не появилась законная возможность самостоятельно взять нормальное благозвучное имя) испоганив жизнь своего единственного наследника и сделав его объектом многочисленных насмешек и издевок сверстников.

Дальше – хуже. На нашей приличной в общем-то улице жили два брата-близнеца, оба отъявленные хулиганы, одного из которых звали Маркс, а другого – Комиссар. Помню, как сокрушались тогдашние взрослые по поводу того, что, дескать, позорят они такие высокие имена. Я же нынче понимаю, что как раз носители именно таких имен имели больше шансов стать бандитами и головорезами.

А чего стоят эти уродливые прозвища-монстры взамен благозвучных имен из святцев, которыми стали во множестве одарять новорожденных, – все эти Даздрапермы (да здравствует первое мая), Вилены (Владимир Ильич Ленин), Марлены (Маркс и Ленин), Сталины, Урюрвкосы (ура, Юра в космосе)… С каким восторгом извещает своих читателей газета «Известия» за 8 января 1924 года о новых советских ритуалах:

«На нашу молодежь религиозные праздники действуют подзадоривающе. Именно в эти дни хочется подчеркнуть свой решительный отрыв от религиозного прошлого и от всего, что связано с религией. Еще недавно рабочая молодежь на улицах и площадях сжигала изображения и куклы богов и святых всех стран и народов. Теперь, перейдя к более углубленным методам антирелигиозной пропаганды, она сжигает свое религиозное прошлое. И вот каким образом: в Ива ново-Вознесенске на рождест венских праздниках стали перекрещиваться: Степанова Нина – Нинель. Широкова Мария – Октябрина. Демидов Петр – Лев Троцкий. Марков Федор – Ким, Смолин Николай – Марат Тендро, Гусев Павел – Лев Красный, Клубышев Николай – Рэм Пролетарский, Уваров Федор – Виль Радек, Челышев Иван – Иван Красный.