Джеймс Кугел - Как быть евреем

Ю.Л.Мне не совсем нравится сама идея таких формул. Можно понять, что евреи молятся в определенное время, особенно если молитвы считаются соответствующими древним жертвоприношениям. Но по-моему, молитва — если она вообще имеет какой-то смысл — должна быть чем-то более личным, идущим от сердца. Начиная говорить о готовых формулах — что установлено, то установлено, — не убиваем ли мы саму молитву?

Д.Д.И да, и нет. Конечно, это так, если чтение молитвы превращается в механический ритуал, — но такая молитва в любом случае считается неприемлемой в иудаизме. С другой стороны, существование готовых формул и зафиксированных текстов молитв дает большие преимущества. Как я уже говорил, молитва — это стремление обратиться к Б-гу. В Амиде мы стоим пред Ним (именно такое значение, «стояние», имеет слово «амида» в иврите) и обращаемся к Нему. В этот момент нам нужно точно знать путь, которым мы пойдем: наше стояние пред Ним и стремление к Нему должны проистекать сами из себя, ничто не должно мешать нашим словам, образующим непрерывную линию, которая связывает нас с Б-гом. Наша задача — быть собранными и точно знать, что происходит. Вот и выходит: содержание наших молитв, а постепенно и каждое слово обретают установленную форму — иначе мы заблудимся и потеряем путь.

Ю.Л.Но тогда зачем вообще называть это молитвой? Скорее, это похоже на какую-то ритуальную декламацию.

Д.Д.Что касается Амиды, многое из того, что мы произносим, ты сам назвал бы молитвой, то есть прошением — я уже говорил, мы просим о понимании, прощении, здоровье. В наших молитвах, помимо славословий, есть просьбы — именно для того, чтобы молитва не стала механической. Когда мы просим о чем-то Б-га и сознаем, что все от Него, вся душа наша, все, что мы есть и в чем нуждаемся, переходит в наши слова и мощно движется вперед.

Ю.Л.Но ведь это относится только к некоторым брахот?

Д.Д.Да, я уже говорил, начало и конец Амиды содержат славословие и благодарность Б-гу, — это неизменные части молитвы.

Ю.Л.Я думал, что вся молитва неизменна.

Д.Д.Это не совсем так. Есть специальные издания Амиды, которые читают в Шабат и на праздники; они отличны от повседневной молитвы. Начальные и заключительные брахот на Шабат и праздники те же самые, но посредине произносятся одна-две брахот, посвященные Шабату или соответствующему празднику.

Ю.Л.А почему так?

Д.Д.А потому что было бы неправильным размышлять в Шабат о наших повседневных нуждах. Все, что мы произносим, имеет отношение к Шабату и к нашим праздникам — то, что неизбежно занимает наши мысли в эти дни.

Ю.Л.Ну вот, как всегда, все усложняется…

Д.Д.На самом деле нет. Я уже говорил: наш молитвенник выстроен вокруг Амиды, которую мы должны произносить трижды в день. Если ты знаешь повседневную молитву, которую выучишь, постоянно повторяя — дома и в синагоге, — то легко заметишь различия между ней и Амидой на Шабат. Мне кажется, тебе вообще стоит всю ее запомнить наизусть, хотя это и необязательно. Сейчас такое происходит не часто, но наша история отличается тем, что евреи почти всегда знали все молитвы наизусть — тогда посетителям синагог не раздавали молитвенники. Люди регулярно приходили на службу и выучивали молитву.

Кстати, я говорил, что Амиду все присутствующие произносят молча (стоя, конечно), а потом уже один человек, выбранный общиной, повторяет ту же молитву вслух? Таким образом, мы сначала читаем Амиду сами, предстоя пред Б-гом, а потом уже коллективно, целой группой, через избранного нами представителя. (На иврите он называется «шалиах цибур», «посланник общины».) Более того, если ты сконцентрируешься, то такое повторение позволит тебе выучить весь текст наизусть и ты сможешь беспрепятственно обращаться к Б-гу. Да еще и ознакомишься с большей частью молитвенника.

Ю.Л.Большей?

Д.Д.Еще одно требование состоит в том, что, помимо ежедневного повторения Амиды, нужно читать Шма — утром и вечером, как тебе уже известно. Теоретически Шма можно читать отдельно от Амиды, но у нас давно принято произносить Амиду и Шма вместе. Так что наше утреннее богослужение («Шахарит» на иврите) строится вокруг Шма, с начальными и заключительными брахот, после чего читается Амида. Дневная служба, Минха, включает только Амиду. Вечерняя же снова совмещает Шма с начинающими и завершающими брахот, после чего произносится Амида. Это наш обычный путь обращения к Б-гу, трижды в день, и так ежедневно. Освоив все это, ты уже не растеряешься в синагоге.

Ю.Л.Еще кое-что насчет молитвы… Наверняка мой вопрос огорчит вас, и вы снова скажете мне, что я смотрю на все со стороны. Но все-таки: читать молитвы, о которых вы мне говорили, — на что это похоже?

Д.Д.Почему же огорчит, Юра? Но отчасти ты прав: это вопрос стороннего человека. Что же сказать тебе? Только то, что говорил раньше: есть маршрут, по которому ты можешь идти, и конкретные технические детали, формирующие маршрут. Назначение таких деталей — помочь тебе.

Ю.Л.Но почему бы не объяснить, на что это похоже? Ведь вы же знаете ответ — так скажите несколько слов!

Д.Д.Проблемы не во мне, а в тебе.

Ю.Л.О чем вы?

Д.Д.Как бы тебе объяснить… Представь себе двух евреев, Клайна и Гросса. Гросс очень толстый — вернее, он словно выходит за собственные границы, как на детском рисунке. Понимаешь? Когда ребенок рисует человека, он сначала делает круг для головы, больший круг для тела, а потом все это раскрашивает. Но это непросто, карандаши не всегда слушаются, и вот здесь кусок красной рубахи вылезает за пределы туловища, а там розовые щеки выпирают за пределы головы. В этом смысле Гросс — толстый, он не помещается в отведенном ему пространстве. В результате он всегда встает на пути у самого себя. Даже если Гросс быстро обернется и посмотрит, что за его спиной, он увидит только часть самого себя. Клайн же мал. Мал не в физическом смысле; он умещается в границы, отведенные для его тела. Поэтому Клайн способен видеть иной путь и двигаться по нему.

Ю.Л.Ясно. Итак, вы — Клайн, а я — Гросс.

Д.Д.Вовсе нет. Клайн и Гросс— один и тот же человек.

Ю.Л.Не понял.

Д.Д.Гросс — это путь нас самих. Не знаю, почему так происходит, — может, связано с эволюцией, но это мы сами и есть. И это очень удобно, особенно потому, что так волнует, увлекает… Но есть нечто ирреальное в таком способе существования, который заслоняет от нас весь обзор и в итоге скрывает реальность. Потому я и сказал, что проблема в тебе. Ты хочешь прорваться к тому, что есть кадош, святое, ухватить его и изучить. Но это невозможно. Гросс и кадош не могут встретиться.