Алексей Бакулин - Письма в Небеса

Тело апостола похоронили у подножия той же горы. Сейчас тут — туристический центр: красивый, мощный водопад, созданный не природой, а строителями, десятки кафе и ресторанов, магазины сувениров и толпы нарядных, весёлых людей, отнюдь не похожих на православных паломников, а чуть в стороне — небольшой древний храм из желтоватого камня. В этом храме — могила апостола. Туристы, как правило, не обращают на храмик внимания, тем более что он и закрыт на бесконечную реставрацию; лишь человек пять молятся, прижавшись лбами к его стенам, — совсем как у нас, на Смоленском, у часовни св. блж. Ксении.

Абхазия — простите за глупую цитату — «страна контрастов». Двадцать лет назад здесь лилась кровь, громыхала война, и до сих пор следы её толком не убраны: в Сухуме стоят дома, прошитые пулемётными очередями, не вставлены вышибленные взрывами рамы, зарастают травой развалины на центральных улицах. Абхазы прекрасно понимают, что подлинная самостоятельность для них более чем сомнительна — кто-нибудь да приберёт их к рукам, и с лёгкостью: не Грузия — так Турция, не Турция — так непосредственно США, — свято место пусто не бывает. И они выбирают Россию. Повсюду здесь русскую речь слышишь куда чаще, чем абхазскую: даже сами абхазы предпочитают общаться друг с другом по-русски. Везде чувствуется дух послевоенной неустроенности, неуверенности, даже тревоги. Но в то же время над всем этим краем льются волны благодати: за Страну души, Страну Психею молятся великие воины Христовы: апостол Симон, святитель Иоанн, мученик Василиск, — и молитва их почти физически ощутима: она прогоняет страх, лечит раны войны, даёт надежду на будущее. Для православного человека поездка в Новый Афон — это, прежде всего, паломничество, и какое! Необычное, духовно насыщенное, придающее силы, но и не бедное на различные искушения: не все хорошо переносят субтропический климат кавказского Причерноморья, не каждый сможет одолеть крутые горные тропы… Но какое же паломничество без искушений!.. Добраться сюда просто: самолётом до Сочи, потом на городском автобусе до русско-абхазской границы, переход через которую и таможенный досмотр — чистая формальность, а затем, уже на абхазской стороне, вас встретит десяток маршруток, готовых за весьма умеренную плату отвезти туристов в любую точку страны Психеи. Попробуйте — насытьте свою душу этой новой, необычной, но такой здоровой и укрепляющей пищей; уверен, что она пойдёт вам впрок!..

Случайно записал эту проповедь на Преображение в небольшом городке. Не привожу здесь имени священника — просто потому что не помню. Да разве в имени дело?

— Я с детства думал: почему на Преображение несут в храм яблоки? Иногда говорили, что это «языческий обычай» или «пережитки язычества». Но я видел, как мой отец — протоиерей, настоятель большого храма, человек истово верующий, преданный Христу… да что я говорю? — здесь многие помнят отца Василия и не дадут мне соврать. Неужели этого человека можно было заподозрить в тайном сочувствии к язычеству? А я видел, как он собирал яблоки перед Преображением. У нас был большой, дивный сад, оставшийся от деда, и яблоки в нём росли — я даже не знаю, какого сорта, — но это было чудо Божие, а не яблоки! Когда весной наш сад зацветал… вы знаете, что обычно цветущая яблоня не пахнет, но наш сад благоухал на весь посёлок!.. — это тоже многие помнят и не дадут мне соврать. А перед Преображением отец выходил в сад с особой корзинкой — у него была такая красивая корзинка, сплетённая, кажется, из кипарисовых ветвей, — он привёз её из Палестины и ни на что другое не употреблял, как только на сбор яблок для Преображения… Он надевал свой самый красивый подрясник, умывал лицо колодезной водой и шёл в сад. Он никогда никого с собой не брал в эти минуты, но я — а я тогда ходил в начальную школу — всегда прятался за кустами крыжовника и подсматривал за ним. Крыжовник — вы понимаете — колючий, и в обычные дни меня бы никто не смог заставить пролезть между этими страшными кустами — а тут я сидел в самой гуще, и не чувствовал уколов… Да, по-моему, и царапин потом не было — вот чудо-то!.. Я сидел там и наблюдал за отцом. Это было поразительное зрелище. Вы помните: отец красавцем не был… К тому же он слегка, знаете ли, юродствовал — чуть-чуть, самую малость, — и поэтому на лице его всегда была какая-то гримаса, — или дурашливая, или преувеличенно строгая, или чрезмерно удивлённая… Бывало за ним такое — вот Анна Ивановна помнит!.. Даже Анна Ивановна наша засмеялась!

Но я-то знаю, что бывали и другие моменты: когда лицо отца становилось возвышенно-строгим, собранным и даже красивым. Такое происходило в алтаре. А в саду накануне Преображения — оно бывало и прекрасным! Трудно в это поверить, но это так! Так! Отец преображался! И не нужно мне было никаких богословских толкований, не нужно было мне учёных комментариев о смысле праздника Преображения Господня: я просто смотрел на отца и видел это преображение воочию. Он вырастал! Он вообще был высокий человек, могучий человек, великан — но тут он ещё вырастал, так что мне, ребёнку, становилось даже страшновато. Он начинал светиться! Не поймите грубо: не так светиться, как лампочка в 60 ватт, а… ну, я не знаю, как это объяснить… Не знаю — и не буду объяснять: кто понимает, тот поймёт, а кто не понимает, тому и не объяснишь.

И он собирал яблоки. Он ходил не спеша по саду, напевал вполголоса тропарь Преображению и выбирал нужные плоды. Он их так собирал, как мать собирает своих детей — с такой же любовью. В обычные дни он на эти яблоки даже не смотрел, и есть их не очень-то любил, но тут… Он оглядывал дерево — внимательно оглядывал, осторожно раздвигал ветки, искал одно-единственное, нужное ему яблоко по каким-то ему одному известным признакам… Находил, бережно снимал с ветки, стирал с него пыль особым платочком… Иногда гладил его, как котёнка, иногда что-то говорил ему шёпотом, а один раз — я это хорошо помню! — ему так понравилось яблоко, что он его поцеловал. И он сам становился похожим на яблоко. Как бы это объяснить? Что такое яблоко? Разве это просто красный, или зелёный, или жёлтый шарик неправильной формы? Нет! Есть в нём что-то ещё — что-то особое, яблочное, какая-то солнечная и земная весёлая сила, которая светится сквозь кожуру. Вот такой же яблочной силой исполнялся и отец Василий…

Простите, заболтался я, поддался ностальгии по детству… Но к чему я это говорил? Я это не просто так вспомнил, я хотел дать вам понять: мой отец, отец Василий ни за что не стал бы так благоговейно относиться к освящению яблок, если бы это было языческим обрядом, пережитком язычества. Нет, он видел — а лучше сказать, он чувствовал душою в этом обычае глубокий христианский смысл. Вот смотрите: яблоки к Спасу окончательно поспевают. Они, конечно, раньше поспевают, но к Спасу можно твёрдо сказать, что теперь-то уж все яблоки без сомнения готовы к сбору и находятся в лучшем своём возрасте.