Всеслав Соло - Переодетые в чужие тела

-- Это Вера, -- сказала Юсман.

-- А почему вы так уверены в этом? -- удивилась уверенности гостьи девушка.

-- Должна быть она, если, конечно же, к вам не имеет кто-либо обыкновения приходить в гости в такое время.

-- Но ведь здесь живет еще и мой отец, и это может быть он, скорее всего! -- определилась Юля, обрадовавшись про себя, что сейчас должно многое проясниться.

-- Нет, -- категорически заявила Юсман, -- это никак не может быть Василий Федорович!

-- А что так? -- съехидничала немного в тоне своего голоса девушка, приостановившись у выхода из гостиной, -- вы бы не хотели с ним встречаться?

-- Нет, это не так, Юля. Просто... -- заговорила сбивчивыми расстановками Юсман, -- он..., именно он..., сейчас прийти -- это исклю-чено.

-- Ладно, -- определилась девушка, -- сейчас посмотрим! -- и она поспешила в прихожую ко входной двери.

"Почему эта женщина так уверена, что отец, именно папа, сейчас прийти не может?" -- по пути в прихожую думалось Юле, -- "Либо она знает, где он, либо успокаивает себя надеждой на желаемое, либо..."

Юля, даже не посмотревши в глазок, машинально-ловкими движениями открыла входную дверь: на пороге стояла какая-то, теперь уж точно -совершенно не знакомая девушке женщина.

Выглядела она лет на сорок пять, хотя, возможно, была и моложе: довольно плотненькая, невысокого роста, волосы редкие, цвета свежей ржавчины, коротко подстрижены. Лицо округлое, отчего ее лоб воспринимался заметно ужатым в висках.

При виде этой женщины возникало состояние, будто она только что наелась чего-то жирного и сладкого, а руки и губы не вымыла. Ее серый утепленный плащ, казалось, распахнула нараспашку массивная грудь. Но в общем, эта женщина понималась подвижной, прочно стоящей на ногах.

-- Что с моим папой?! -- тут же требовательно спросила девушка, и эта взволнованная фраза, которая бесцеремонно обнажила внутреннее волнение Юли, словно преградила путь в квартиру очередному гостю.

Женщина на пороге оторопело смотрела в глаза хозяйке квартиры, наконец:

-- Он болен, -- сказала она.

-- Вы что, издеваетесь?! -- немного подкрикнула в голосе девушка.

-- Нет. Он действительно болен, Юля, -- услышала за своей спиной девушка.

Юля повернулась назад: сказанное принадлежало Юсман, которая тоже, вслед за хозяйкой квартиры, вышла из гостиной.

-- Внезапно заболел, -- снова подтвердила Юсман и добавила: -- Это -та самая Вера, которая должна была подъехать.

-- Проходите, -- сказала печально и медленно Юля женщине, стоящей на пороге.

-- Да, но... -- начала было говорить женщина и загадочно замолчала.

-- Что? -- тут же задала вопрос ей девушка.

-- Дело в том, что я не одна, -- ответила Ве-ра и она молча повела головой в сторону, указывая тем самым на присутствие там, чуть пониже площадки этажа, на ступеньках лестничной клетки, еще кого-то, какого-то человека, которого девушка никак не могла заметить, находясь в прихожей у распахнутой входной двери.

-- Кто там? -- оживляясь, спросила Юля у Веры и не дожидаясь ответа, потребовала для себя желаемого подтверждения, -- папа?! -- бы-ло воскликнула она.

-- Нет. Это... молодой человек. Вы его знаете.

-- Кто? -- настороженно и пугливо забеспокоилась хозяйка квартиры.

-- Юленька! -- послышалось с лестничной клетки, -- ради бога, не волнуйтесь, -- продол-жал говорить приближающийся голос. -- Это я. -- Сказал он, объявившись возле Веры.

-- Миша? -- что-то соображая про себя, про-говорила девушка. -- Но что делаете здесь вы?

-- Они сейчас тебе все объяснят, Юля, -- хо-лодно сказала Юсман.

Минут пятнадцать Юлю приводили в чувства, ибо девушке стало нехорошо еще там, в при-хожей: у нее подкашивались ноги, кружилась голова, и она постоянно повторяла одну и ту же фразу: "Что с моим отцом?.., Что с моим отцом?.., Что с моим отцом?.."

Ее кое-как довели и усадили поудобнее в кресле в гостиной.

Больше всех беспокоился о происходящем молодой человек: он говорил сердечно и волнуясь. Юсман же и Вера оставались хладнокров-но-тактичными, они интонировали свои голоса и производили свои утешительные действия в адрес хозяйки дома, будто сговорившись, словно контролировали себя по инструкции хорошего тона.

Когда девушка немного пришла в себя и была способна выслушать и понять -- ей все рассказали.

Несколько минут Юля молчала, потом по-просила всех оставить ее одну и когда тяжело-весные гости вечера, такими показались девушке Вера, Виктория Леонидовна и Миша, собрались было уходить, как Юля почему-то, остановила Мишу:

-- Миша.

-- Да, Юленька.

-- Пожалуйста, останьтесь еще немного со мной.

-- Хорошо, Юленька -- я останусь. Вы... идите, -- коротко и довольно сухо сказал молодой человек женщинам, тоже остановившимся в прихожей.

Виктория Леонидовна Юсман и Вера ушли. Теперь молодой человек и девушка оставались в квартире одни.

Юля, медленно передвигаясь, предложила Мише пройти на кухню. Движения ее рук будто парашютировались, иногда останавли-вались, зависали.

Оба молчали, пока Юля готовила чай. Миша непроизвольно и как-то виновато посматривал на девушку.

-- Вы сегодня какой-то другой, Миша, -- наконец-то печально произнесла девушка уже за питьем чая.

-- Мне кажется, я всегда был таким.

-- Неправда.

-- Разве что-то существенно заметно во мне иное, большее, нежели переживание за вас, Юленька?

-- Вы сегодня ни одного разу не улыбнулись, Миша.

-- Хорошо. Я попробую, -- и молодой человек натужно обнажил на своем лице улыбку.

-- Нет. Это улыбнулись не вы.

-- Но это я, Юленька, -- словно оправдываясь, сказал молодой человек, заметно обеспокоившись, -- Я, -- улыбнулся, будто подтвердил он.

-- Во всяком случае, раньше вы улыбались не так, Миша. Ведь мне совсем не захотелось улыбнуться вам в ответ. Хотя... Весь мир теперь для меня -- не так.

-- А хотите, я вам прочту стихотворение, Юленька?

-- О чем?

-- О стихах не говорят, их... читают.

-- Хорошо. Почитайте..., пожалуйста, -- за-думчиво согласилась девушка.

Молодой человек аккуратно отставил недопитую чашку чая в сторону и, облокотившись одной рукой на подоконник, а другой о край кухонного стола, рассматривая что-то в ночном кухонном окне, заговорил:

Похоже, капает листва:

Распластанные

капли

листьев...

А я у свежего листа

Бумаги белой.

Так же -- вместе:

Бумага,

Я -- мой парк раздумий.

Бумаги много очернило

Любовно

Едкое чернило.

Но осень, разве же в ином?

Она, слезится за окном,

Она -- воятель мертвых мумий!

К живому тянется всегда,

Но откровенная беда:

В ее любви,

В дождливых ласках -

Живые умирают краски...

Люблю, люблю я белый лист,

Глядишь, и лист уже не чист...

Что,

Все способно изменить?

Лишь то,

Что может все губить?

Всегда, везде,

И даже в ласках