Сборник статей - Ответственность религии и науки в современном мире

Слово само по себе не есть объект, скорее это нечто субъективное, противопоставленное объектам; однако в сознании мыслящего оно неизбежно превращается в объект, будучи им порожденным и оказывая на него обратное влияние. Между словом и его объектом остается непреодолимая преграда; слово, будучи порождением одного индивидуума, явно напоминает чистый чувственный объект; но язык не может реализоваться индивидуально, он может воплощаться в действительность лишь в обществе, когда попытка говорения находит соответствующий отклик. Итак, слово обретает свою сущность, а язык – полноту только при наличии слушающего и отвечающего » [141]и, мы бы добавили, – Слушающего и Отвечающего.

По Гумбольдту, единая человеческая природа выражает себя посредством того, что он называл allgemeine Sprachkraft – «всеобщей языковой способностью», точнее – всеобщей языковой силой. Именно действием этой языковой способности и обусловлена не только возможность познания мира, но и та специфически человеческая способность суждения, которую Кант называл Urteilskraft – « рас - суж дающая сила ».

Для Гумбольдта язык – это не просто знаковая система коммуникации, состоящая из словаря и грамматических правил ее организации, язык – это прежде всего энергия, обусловливающаяо -существлен- ность (энтелехию) коммуникации, порождающая саму эту коммуникативную систему. «Язык не есть продукт деятельности (Erzeugtes – εργον), а деятельность (Erzeugung – ενέργεια)», – подчеркивал он [142]. «В языке, – настаивал Гумбольдт, – действуют творческие первосилы человека, его глубинные возможности, существование и природу которых невозможно постичь, но нельзя и отрицать» [143].

Отметим, что русское слово « энергия » не эквивалентно греческому Evepyeux. По-русски энергия – это способность что-либо о- существ ить, совершить работу. По-гречески – иначе: «дело – цель, а деятельность – дело, почему и деятельность (evepyeia) производно от дела (έργον) и нацелена на осуществленность (εντελέχεια) [144]», – говорит Аристотель (Метафизика, IX, 8. 1050 а 22–24) [145]. Аристотель употребляет термин evepyeia как для характеристики самой деятельности осуществления (так, речь – это процесс реализации способности к говорению), так и для обозначения результата, продукта этой деятельности (так, текст есть продукт осуществления человеческой словесности). Таким образом, энергия – это и деятельность, со- ответ -ствуящая природе, и действительность, вы-являющая сущность. Языкже буквально подпадает под определение энергии человеческой сущности: «Как естественно мы имеем в себе дух дышащий, коим дышим и живем, так что, пресекись дыхание – мы тотчас умрем, так и ум наш естественно имеет в себе силу словесную , которою рождает слово, и если он лишен будет естественного ему порождения слова, – так, как если бы он разделен и рассечен был со словом, естественно в нем сущим, то этим он умерщвлен будет и станет ни к чему негожим. <���…> ум человеческий познается через посредство слова <���…>, а душа опять познается через посредство ума и слова <���… > три сия – ум, слово и душа– не сливаются в едино и не рассекаются на три, но все три вместе и каждое особо зрится в единой сущности » [146], – свидетельствует прп. Симеон Новый Богослов.

Энергийность языка чрезвычайно ярко видна в перформативных высказываниях, то есть высказываниях, являющихся не сообщениями, а действиями [147]. Явление коинциденции , то есть « со -в- падение слова и действия », подмеченное и теоретически истолкованное Э. Кошмидером еще в 1929 г. в работе «Временное отношение и язык» [148], привлекло к себе внимание лингвистов лишь во второй половине ХХ века после публикации работ Дж. Остина [149]. Примером перформативных высказываний являются, например, высказывания «каюсь», «благословляю», которые не являются сообщением о чем-то (и потому не имеют истинностного значения), но сами являются действиями (в отличие, скажем, от высказываний типа «Он кается», «Он благословляет», которые могут быть истинными или ложными) [150]. Внимательный взгляд на язык позволяет заметить, что даже «неперформативные» высказывания на самом деле носят скрытый перформативный характер. Так, например, скрытый перформативный компонент высказываний «Он кается», «Он благословляет» состоит в под разумеваемом « Я утверждаю, что он кается», « Я утверждаю, что он благословляет»; только в силу этой подразумеваемой перформативности высказывание вызывает реакцию слушающего [151].

Язык– это в буква льном смысле я- зык , зык, зов , у- каз ывающий и при- каз ывающий с- каз , у- каз ующий и воз- вещ ающий, глагол ющий и веда ющий вещ ее. О языке как у-казующем с-казе свидетельствует характер его про- ис -хождения . Результаты исследований глоттогонических процессов подтверждают, что causa finalis про- из -несения «слова» не информативная, а перформативная. Выдающийся русский (палео)антрополог Б. Ф. Поршнев обратил внимание на то, что помимо функции обозначения у языка есть еще одна чрезвычайно важная функция– перформативная , предписывающая. Эта повелевающая функция языка представляет собою тот фундамент [152], на котором надстраивается первая – означивающая . Поршнев подметил, что первоначально слово не несло в себе никакой «информации», но было лишь актом волевого воздействия , внешнего « при (с) каза », когда одна особь «понуждала» другую к выполнению действий, противоречащих тому, к чему подталкивали ее сигналы внешнего мира: в противном случае, в возникновении этого механизма не было бы никакого биологического смысла [153].

«Первоначально язык выражал не мысли или идеи, но чувства и аффекты», – утверждал Э. Кассирер [154].

Этому соответствуют и данные лингвистики о наибольшей древности среди частей речи именно глагола, а из существительных – имен собственных (возникших как знаки запрещения трогать, прикасаться). Таким образом, из выделенных семиотикой трех основных функций знаков человеческой речи (семантика, синтаксис, прагматика) наиболее древней – и в этом смысле наиболее важной – является прагматическая функция — отношение слова к поведению человека – его «энергийный заряд».