Антон Тихомиров - Истина протеста. Дух евангелическо-лютеранской теологии

Веры не бывает без риска. Вера без риска превращается в механическую гарантию. Если ваш друг идет сдавать трудный экзамен и вы говорите ему в напутствие: «Я верю в тебя!», это не значит, что вы стопроцентно уверены в его успехе. Напротив, вы прекрасно понимаете всю сложность происходящего, весь риск, которому ваш друг подвергается. И все же вопреки этой сложности, вопреки риску вы выражаете свое доверие вашему другу. То же самое можно сказать и о вере как о состоянии безусловной захваченности. Нет никаких гарантий, что то, что безусловно захватило меня, на самом деле является безусловным, что моя вера, действительно, направлена на истинного Бога, что моя вера – не трагическое заблуждение. В вере есть риск. И мало того, это величайший риск, на который человек вообще может пойти. Ведь речь здесь идет даже больше, чем о жизни и смерти. Здесь же неизбежно коренится и сомнение. Это сомнение является, таким образом, не противоположностью вере, а ее необходимым элементом. Если меня что-то безусловно захватило, если я в чем-то предельно заинтересован, то сомнения не могут не возникать. Если меня захватило событие Иисуса Христа, Его крест, если я верю, что Бог открывается нам в этой конкретной человеческой личности, то у меня не может не возникать сомнений, а так ли это? А действительно ли подлинное откровение Бога совершилось именно в Иисусе Христе? А прав ли я, полагая смысл своей жизни в этом человеке, жившем две тысячи лет назад? Это не методологическое холодное сомнение ученого. Это экзистенциальное сомнение, сомнение, которым человек мучается, которое он остро переживает.

Серьезное сомнение поэтому – это подтверждение веры. Если я в чем-то мучительно сомневаюсь, значит, меня это волнует. То, что меня не волнует, в том я и не сомневаюсь. Более того, сомнение – это своего рода мотор веры, который не позволяет ей останавливаться на одном месте, замирать, застывать в самодовольной неподвижности, превращаться в некую гарантию, но что заставляет веру все время двигаться, а значит, и жить по-настоящему.

То, что в вере присутствует сомнение, требует от верующих мужества. Именно мужества, а не бегства от сомнений. Вера требует мужества, мужества принять в себя сомнение, а не подавлять его, не игнорировать его, а жить с ним. Только такая вера является живой. Поэтому сомнений не нужно бояться, они – необходимая составная часть веры. Бояться следует веры, которая ни в чем не сомневается. Такая вера будет заведомо ложной, потому что мертвой.

Если меня что-то на самом деле захватило, то я неизбежно буду переживать по этому поводу, я не могу остаться к этому равнодушен, спокоен, уверен. Если даже по поводу каких-то незначительных проблем (вспомним пример с экзаменом друга) мы переживаем и сомневаемся, то почему мы думаем, что наша вера в Бога недостаточно серьезна для того, чтобы переживать из-за нее?

Верить – это не значит принять некоторые догматы и заставлять себя быть в них уверенным, насильно подавляя в себе все сомнения. Такая вера будет чем угодно, но только не захваченностью. Верить – это значит переживать по поводу Бога и Его откровения, сомневаться в них, страдать по ним.

Можно сказать – может быть, несколько преувеличенно, акцентированно – важно не то, сомневаетесь ли вы в Боге или в Иисусе Христе, а то, насколько серьезно, насколько мучительно вы сомневаетесь в них.

Абсолютной уверенности, как мы уже говорили, вообще в природе не бывает. Разве что у душевно не вполне здоровых людей. Сомнения есть всегда. Это факт. Вопрос в том, как мы обращаемся с ними. Мы можем постараться подавить их в себе, постараться освободиться от них. Верой в таком случае мы будем считать этот наш волевой акт подавления сомнений. Но вера не может быть лишь волевым актом, такое понимание веры очень ограничено и узко. Такое понимание принижает, даже унижает веру, низводит ее до уровня внутреннего, духовного насильника. И самое главное: подавляя сомнения, мы тем самым стараемся освободиться от переживаний по поводу того, во что верим. Мы стараемся освободить нашу веру от элемента переживания. То есть мы сами стараемся сделать нашу веру неживой.

Поэтому повторим: важно не то, сомневаемся ли мы в Боге или в Иисусе Христе, а то, насколько серьезно, насколько мучительно мы сомневаемся в них. Если бы и можно было как-то «проверить» наличие у себя веры, если бы это было вообще допустимо, то тот «контрольный» вопрос, который мы должны были бы задавать себе, звучал бы не так: а в достаточной ли мере я избавился от сомнений, чтобы поверить? Он должен звучать так: а достаточно ли мучительны, достаточно ли серьезны мои сомнения, чтобы быть верой?

Сомневаться, быть порой растерянным, переживать, может быть, даже отчаиваться, но во всем этом не отвращать своего взгляда от Христа – это и значит верить. Лучше всего это выразил отец больного мальчика в Евангелии от Марка: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» [10]. Слова «вера» и «неверие», как ему кажется, одинаково подходят для описания его состояния. Но и то, и другое он обращает к Господу. Таково и есть, на мой взгляд, подлинное протестантское понимание веры.

Вера – это, повторимся, безусловная захваченность событием креста, вера – это устремленность к Богу. И, как таковая, она есть с неизбежностью обращенность вовне. Не на себя смотрит верующий человек, а на то, что его захватило. Не он сам является для себя ориентиром в жизни, а то, на что устремлена его вера. Вера, возвращаясь к тем словам Лютера, что приводились в начале этой главы, – это доверие к Богу и упование на Него. Вера смотрит не на себя самое и доверяет не себе самой, а Богу, открывшемуся нам во Христе. И этот аспект, вернее, не аспект, а сама сущность веры, станет важнейшей темой в следующей главе.

Тему оправдания, этот центральный вопрос протестантского вероучения, мы уже отчасти затрагивали в предыдущих главах. Здесь нам предстоит заняться ею немного основательнее. Причем мы увидим, что темы откровения и веры предстанут перед нами в несколько новом свете. Учение об оправдании – это в протестантизме своего рода синтез и внутренняя цель этих двух понятий.

Бог оправдывает нас тем, что Иисус Христос умер за наш грех, и этот грех нам больше не может быть вменен. Если мы верим в это, то в глазах Божьих, на Его суде нас оправдывают, нам выносится оправдательный приговор, поскольку нам вменяется праведность Иисуса Христа. Таково – очень сжато – традиционное изложение учения об оправдании, принятое в протестантских церквах и восходящее, как считается, к проповеди апостола Павла.

Закономерно должен быть поднят вопрос: не является ли это вероучение просто очередным толкованием креста, одним из тех толкований, ограниченность которых уже была подчеркнута? Если это так, тогда это учение не может претендовать на подлинную истинность. Оно тогда остается лишь одним из возможных подходов к тайне креста, к его откровению. Как же это будет сочетаться со столь важным местом, которое учение об оправдании занимает в лютеранской теологии? Наряду с таким, «специфически лютеранским», толкованием креста мы должны были бы признать правомерность и множества других.