Виктор Тростников - Трактат о любви. Духовные таинства

Это полностью уничтожает распространённый аргумент против монашества, который можно назвать «демографическим»: если все пойдут в монастыри, кто же будет продолжать людской род? Конечно, такие разговоры – сплошное лицемерие и фарисейство. Вчера ещё эти люди страшились перенаселённости планеты и призывали к «планированию семьи», а сегодня они потеряли сон от мысли, что количество жителей Земли начнёт убывать, если станет много монахов. Высокие натуры, встающие на путь целомудренной жизни, очень редки, и охотников размножаться всегда найдётся в избытке. Платона не смущала перспектива вымирания нации в его идеальном государстве, где правители и стражники не имели права жениться, – он понимал, что ремесленники с лихвой возместят биологическую непроизводительность первых двух сословий. Но упомянутый аргумент несостоятелен и чисто логически. Для возникновения угрозы воспроизведению людского рода нужно, чтобы монахами стали сотни миллионов людей, но в таком случае, если даже один из ста подвижников достигнет святости, в Небесное Царствие войдут миллионы насельников, что моментально «дополнит число», и наш род, выполнив свою функцию, будет больше не нужен Богу.

Обратим внимание на один момент, который обычно упускают из виду, ведя эсхатологические разговоры. Принято считать, что чем больше люди грешат, тем скорее настанет конец света – Бог, дескать, потеряет терпение, не захочет больше видеть человеческие мерзости и поставит на истории точку. Но при строгом рассуждении получается обратное: чем меньше будет праведников, тем медленнее будет «дополняться число», и Второе Пришествие будет отодвигаться.

В знаменитой притче о талантах Иисус рассказывает о рабе, жившем интересами своего господина. Видя его преданность, господин сказал ему: «Хороший, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многими тебя поставлю; войди в радость господина твоего» (Мф. 25, 21). Преподобные воплощают этот сюжет в своей жизни, вернее, в житии. Они начинают с того, что полностью отдают себя служению Господу, выполняя Его заповеди, а в состав этих заповедей биологическое воспроизведение людей не входит. Поэтому такой человек говорит: «Я отказываюсь участвовать в дурной бесконечности родовой жизни, я не хочу быть пересадочной станцией, на которой что-то выносят из почтового вагона, а что-то в него вносят, – я хочу быть терминалом, где поезд останавливается, ибо цель его движения достигнута. Я не собираюсь становиться звеном в цепи истории, я желаю, чтобы на мне закончилась история». Это, конечно, дерзко, но Бог поощряет такую дерзость и вводит дерзнувшего в свою радость.

В пьесе Горького «На дне» старика Луку спрашивают: «Для чего живёт человек?» – «Для лучшего», – отвечает он. И разъясняет: рождаются, например, плотники – один хороший, другой умелый, третий искусный. И вдруг появляется на свет такой, что просто чудо какой мастер, лучше плотничать никто не мог и не сможет. Вот ради него и жили все плотники до него. Устами горьковского

Луки говорит народная мудрость, и её можно применить к преподобным.

Родить нового человека себе на смену имеет смысл лишь в том случае, если он будет лучше тебя. Представим себе какой-то род. Первый родил второго, второй третьего и так далее, и каждый следующий лучше предыдущего. И вот рождается такой, который захотел родить самого лучшего, способного взойти на небеса. Это будет предпоследний в цепочке, а последним станет рождённый им в самом себе, но не биологически, а духовно. Он получит новое имя, а тот, кто его родил, исчезнет из мира. Тут уже нет никакой дурной беспечности, тут возникает смысл и цель.

Что толкает человека на то, чтобы вырваться из мирской круговерти и уйти в монахи, став таким образом «крайним в ряду»? Говорят, его призывает к себе сам Бог. Конечно, это так, но как Он это осуществляет? Какие чувства внушает тому, кого решил сделать целиком своим? Думается, Бог ничего не внушает, а просто открывает ему глаза, и земная действительность предстаёт его взору тем, чем она и является на самом деле, – бессмыслицей и скукой. И человек становится «иным». Отныне то, что привлекает остальных, служит предметом их вожделений, – деньги, жизненные удобства, людская слава, власть и даже здоровье, – оставляет его равнодушным. Он ещё не знает, где его счастье, но уже знает, что оно не здесь. А потом настаёт момент, когда Бог приоткрывает ему щёлочку в мир, где его душа только и может найти радость и успокоение, и тогда возврат к мирским интересам становится окончательно невозможным.

Щёлочка открывается по-разному. У пушкинского бедного рыцаря это произошло так:

Это поэтическая фантазия, хотя так вполне могло произойти и в жизни, и наверняка происходило. Но у нас есть и подлинные свидетельства о том, как Господь «уязвляет» своих избранников, чтобы уже не отпустить их от себя. Наиболее яркое из них – свидетельство преподобного Симеона Нового Богослова (умер в 1022 году), ставшего после дивного видения великим подвижником и великим учителем Церкви. По свойственной всем святым людям скромности он говорит о себе в третьем лице.

«Жил в Константинополе некто по имени Георгий, юноша возрастом лет двадцати… Он познакомился с неким монахом, жившим в одном из константинопольских монастырей, человеком святым, и, открывая ему сокровенности сердца своего, сказал и то, что сильно жаждет спасения души своей. Честный старец, поучив его, как следовало, и дав ему небольшое правило к исполнению, дал ещё и книжицу св. Марка-подвижника, где он пишет о духовном законе. Юноша принял эту книжицу с такою любовью и таким благоговением, как бы она была послана ему от Самого Бога, и сильную возымел к ней веру, надеясь получить от неё великую пользу и великий плод. Почему читал её с великим усердием и вниманием и, прочитав всю, великую получил пользу от всех глав её. При всем том, однако ж, он ничего особенного не делал (как уверял меня с клятвою), кроме того, что каждый вечер неопустительно исправлял то небольшое правило, которое дал ему старец, и не иначе, как исправив уже его, ложился в постель и засыпал. Но со временем совесть начала ему говорить: положи ещё несколько поклонов, прочитай сколько-нибудь других псалмов, проговори сколько можешь большее число раз “Господи Иисусе Христе, помилуй мя!” Он охотно слушался своей совести и, что она внушала ему, делал без размышления всё так, как бы то повелевал ему Сам Бог; и ни разу не ложился спать так, чтобы совесть обличала его, говоря: для чего ты не сделал того и того? Так всегда слушался он совести своей, никогда не оставляя без исполнения того, что сделать она внушала ему. А она каждый день всё больше и больше прилагала к обычному его правилу, и в немногие дни вечернее его молитвословие возросло в великое последование.