Франсуа Брюн - Расслышать умерших

Пытаясь понять, почему же так трудно показать другим реальность таких опытов выхода за пределы тела и тем более реальность этого Места 2, он отмечает силу забвения, накатывающего на нас после каждого такого опыта:

«Это все тот же занавес, падающий каждый раз, как вы выныриваете из очередного сна, покрывающий собой этот сон – или воспоминание о том, как вы побывали в Месте 2. Это вовсе не значит, что каждый сон оказывается таким посещением Места 2. Но некоторые из них вполне могут быть отзвуками таких посещений, отзвуками опытного познания Места 2.

<���…> Я считаю, что многие, большинство, пожалуй, все люди посещают хоть иногда Место 2, в те или иные моменты сна» [324].

Эта творческая сила мысли, в конечном счете, оказывается даже чем-то пугающим. Ведь если в жизни вечной, в различных измерениях иного мира все и в самом деле происходит, как во сне, тогда, если я правильно понимаю, мы просто обречены на то, чтобы остаться в одиночестве? Нас могут окружать отец, мать, семья, друзья, но ведь в действительности они будут там присутствовать как во сне, просто как проекции нашего воображения. Это чья-то насмешка? Ведь тогда вечная жизнь будет просто каким-то гигантским фарсом. Мы будем лишь вечно разглядывать, каждый в своем углу, видеокассеты, нами же и сфабрикованные? Чудовищно!

Но, похоже, что на самом деле все сложнее и в то же время не так безнадежно. Решение, хотя бы частичное, можно ведь найти в самом механизме символизации.

Если мы, чтобы понять сны, составляем своеобразные словари сновидений, словари символов, то это все только потому, что уже налицо некая склонность передавать те или иные реальности посредством тех или иных символов. Души, принадлежащие к одной семье, если понимать под этим тот же духовный уровень и сходные вкусы, могли бы тогда иметь склонность к созданию вокруг себя одного и того же, общего мира.

Ведь универсальность символов проявляется и в других областях. Недаром Мария Луиза фон Франц, которая тридцать лет была ближайшей сотрудницей и единомышленницей К.Г. Юнга и продолжала затем его дело, переключилась в дальнейшем с техники и искусства истолкования снов на интерпретацию сказок , чему и посвятила множество трудов [325]. И, как и Юнг, в работе истолкования она обращается к символике алхимии, к коллективному бессознательному.

Такая работа символизации происходит во всех областях и, особенно, в искусстве. Тут можно было бы также составить свой словарь символов. Мне сразу воспоминается один немецкий психиатр, Зигмунд Вольфдитрих, который одновременно является президентом Европейской ассоциации по изучению сказок и легенд. По завершении своей стажировки по иконописи, он мне объяснил ставшие для него очевидными многочисленные переклички и сближения между искусством иконописи и структурой пространства и времени в сказках.

Однако, несмотря даже на ту степень сближения, какую могут дать общие вкусы и одинаковый уровень духовного развития, субъективность каждого еще очень долго продолжает играть решающую роль в выстраивании окружающего мира. Это можно сказать, конечно, в первую очередь о тех, кто уже умер, кто находится в мире ином и оттуда посылает нам сообщения. Но это также можно сказать и о тех, кто еще живет на земле и только время от времени делает краткие вылазки в мир иной. Жанна Гесне признает эту мысль, хотя и не без оговорок. По поводу тех, кого можно «встретить в тех районах и пространствах», она задается вопросом:

«Кто они? Если честно, должна признать, что я этого не знаю.

Проекции моего собственного сознания? Конечно, многие из них именно это собой и представляют, но не все.

Существа, которые действительно обитают в этом измерении и сотканы из его материальности? Может быть.

Проекции сознания других людей? Может быть, и это тоже…» [326]

Такие вылазки в мир иной и проходят часто, словно во сне, вот только события там более связны, ведь продумывалось все это бодрствующим сознанием, в которое наши желания, страхи, убеждения, верования, наряду с нашими предрассудками, проецируются, словно во сне, и превращаются при этом в реальность астрального мира, материя которого соответствует нашему новому телу. Потому-то известные рассказы о выходе за пределы тела так часто похожи на сны или бред. По большей части, это и есть сны, ставшие явью. Миры, описания которых дошли до нас, в которых побывали люди, действительно существуют, во всех своих подробностях, со своими учениями и откровениями, но существуют они лишь для тех, кто их создал, или для тех, кто действительно хотел, даже мечтал их повидать [327].

Тут мы подходим к проблеме ограниченности любого, даже самого выдающегося опыта. Я считаю, что знаменитый мирадж Мухаммеда, его вознесение на небеса, происходит на том же уровне, в том же самом универсуме. Анри Корбен справедливо замечает, что те, кто понимает это слишком буквально – что Пророк был вознесен на небо вместе со своим плотским телом – неизбежно впадают в «неправдоподобность и непреодолимые трудности». Так же справедливо он не соглашается и с таким слабым истолкованием: будто бы речь идет о «сугубо умственном вознесении». Мирадж оказался бы тогда просто аллегорией. Но он подчеркивает:

«Самые глубокие теософы, проникнувшие в онтологию тонкого мира, видели здесь вознесение одновременно и в уме, и в теле (in mente et in corpore ), хотя под телом здесь, конечно, подразумевается тонкое, духовное тело, ведь только ему под силу проникнуть в тонкий мир Малакут, в котором и происходят увиденные ясновидцами события» [328].

То же говорит нам и апостол Павел:

«Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слыша неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор 12: 2–4).

Конечно, здесь-то и кроется главная проблема многих таких видений, как бы ни был правдив их опыт и каким бы авторитетом не располагали те, кому довелось их видеть. Мы не изменяем здесь нашей теме, потому что некоторые из таких видений, и даже самые прославленные, вошли в сокровищницу наших знаний, ведь считается, что они пришли к нам напрямую из иного мира.

Вот почему в самых известных видениях Жизни и Страстей Христовых, наряду с потрясающими совпадениями, можно обнаружить и много разногласий. Даже в видениях Терезы Нойманн (а они, на мой взгляд, из тех, что ближе всего передают то, что было на самом деле) мы можем порой наблюдать всю ту же символическую транспозицию. Для нас это очень важное свидетельство, по которому можно непосредственно проследить, как такой механизм работает.