Георгий Чистяков - С Евангелием в руках

И вот в тот момент, когда она, упорно пытаясь вылечиться, исчерпала все человеческие возможности, но не раньше, ее встретил Господь, вошел в ее жизнь и исцелил ее. Христос приходит, чтобы исцелить кого-то из нас в тех случаях, когда это не в силах сделать ни один врач или когда врача просто нет. Когда всё, что зависит от нас, уже сделано. Но там, где может помочь медицина, ждать чуда – значит искушать Господа Бога твоего. И, наверное, именно потому так редко совершаются чудеса в наши дни, что нам хочется чуда в тех случаях, когда есть другой выход, хочется чуда только по той причине, что так будет проще. Мы ждем чуда и просим о чуде, не исчерпав все свои возможности, просим о чуде, а надо бы просить сил, мудрости, терпения и упорства. Просим и не получаем, но это не означает того, что чудес не бывает, это означает как раз обратное – что Бог творит чудеса, но лишь в тех случаях, когда мы стоим на краю бездны.

Мы должны предъявить Богу нашу абсолютную честность, но никак не перекладывать на Него нашу ответственность за то, что происходит вокруг. И вот тогда в нашей жизни начнут совершаться чудеса, как они вот уже две тысячи лет творятся вокруг святых и праведников. Это как раз то, о чем говорит апостол Иаков, восклицая, что «вера без дел мертва» (Иак 2: 26). Для того чтобы понять, что такое чудо, нам необходимо прежде всего раз и навсегда отказаться от советского понимания чуда, которое блестяще описано в детской книжке о старике Хоттабыче. Бог – не старик Хоттабыч. Он ждет от тебя «веры из дел твоих» (Иак 2: 18), а не угощает нас бесплатным мороженым, хотя, как правило, нам хочется именно последнего. Однако если Бог видит веру из дел, то не оставляет нас сиротами (Ин 14: 18) и приходит к нам, и спасает, и подхватывает нас на самом краю бездны. Если мы в это верим, то именно эта вера побеждает все наши страхи и делает нас христианами. Если мы верим в это, то вдруг оказывается, что у нас нет врагов, ибо мы их не ищем и не боимся, а просто трудимся и просто молимся – не ввиду того, что это положено, предписано и является обязанностью всякого православного христианина, а просто потому, что без этого жить не можем.

Если смотреть на Царство Небесное со стороны, его еще нет, оно в будущем. Оно, как считают христиане, когда-то наступит и распространится по миру, – так, надо полагать, стал говорить бы о Царстве Небесном ученый-религиовед. Но мы, христиане, в отличие от высокоученых религиоведов, знаем, что это будущее Царство уже даровано нам. Мы – уже его граждане, уже граждане неба. И не случайно во время каждой литургии священник всегда благодарит Бога за то, что Ты, Боже, «нас на небо возвел еси, и Царство Твое даровал еси будущее», прямо и определенно подчеркивая, что мы уже там. Действительно, если смотреть на христианство со стороны, оно кажется религией ожидания каких-то грядущих перемен и, с другой стороны, просто религией ожидания жизни за гробом и загробного утешения для тех, кто страдает здесь. Но если посмотреть на нашу веру изнутри, то окажется, что эти грядущие перемены уже начались, что мы не ждем конца истории, а уже теперь живем после истории, что мертвые уже воскресают, что жизнь будущего века уже началась. По этой причине все христиане оказываются современниками друг другу. Преподобный Серафим, свв. Франциск и Клара, блаженная Ксения и другие не воспринимаются нами как фигуры исторического прошлого. Святые, даже те среди них, кто сыграл сколько-нибудь заметную роль в политической или общественной жизни своей эпохи, всё равно не меньше принадлежат нашему веку, чем XIII, XVIII или XIX. А Валерий Брюсов, Федор Сологуб или даже Михаил Кузмин, который умер в 30-е годы и поэтому еще живы люди, его помнящие, – это уже не более чем писатели начала нашего века, и принадлежат они значительно больше литературной энциклопедии, нежели дню сегодняшнему. Они – в прошлом, а святые – среди нас.

Как-то раз меня спросили, что значат слова Иисуса «истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (Мк 9: 1). То и значат, что написано. Святые еще здесь, еще до смерти увидели Царство и стали его гражданами, именно поэтому их и признали святыми. Да, христианство – это будущее, но будущее, которое уже наступило, это наше личное дерзновенное и даже, наверное, дерзкое вхождение в будущее. Посмотрите, какое место занимают в Евангелии два слова: «уже» и «ныне». Иисус говорит Закхею: «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк 19: 9) и благоразумному разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк 23: 43). И в другом месте восклицает: «Аминь, аминь глаголю вам: яко грядет час и ныне есть, когда мертвые услышат голос Сына Божия и, услышав, оживут» (Ин 5: 25). Слово «грядет» указывает на то, что час этот только будет, но Иисус тут же добавляет: «И ныне есть», то есть уже настал. Христианство парадоксально и нелогично, оно не укладывается в обычное представление о времени, где есть прошлое, настоящее и будущее, оно не просто нелогично, но даже абсурдно, но при этом оно реально. И последнее важнее всего. Христианство – это не новые идеи или новое мировоззрение, это новая жизнь.

Прежде всего в том, что мы вдруг обнаруживаем, что солнце светит по-другому, как-то ярче, именно так, как оно светило в детстве, когда нам было лет шесть, не больше. Страх перед смертью уходит из нашей жизни, ибо он есть не что другое, как обратная сторона недовольства жизнью. Мне вспоминается одна старушка, Анна Семеновна Солнцева из подмосковного села Малахова, которая в девяносто четыре года, за несколько дней до смерти, говорила: «Жить хочу». Она именно потому не боялась смерти, что жить хотела, и потому, что свету солнца она так радовалась, словно ей было шесть или семь лет. Страх перед смертью лишь тогда страшен, когда мы жизни не любим.

Во-вторых, в людях, которых мы никогда не знали и о которых никогда ничего не слышали, мы неожиданно для себя самих начинаем узнавать родных и близких. Для преподобного Серафима родными были, наверное, все люди, сколько их ни есть на земле, для нас – далеко не все, ибо мы просто не доросли до этого, но тем не менее люди, которых ты утром еще не знал, вдруг к вечеру становятся твоими близкими, а вернее, ты узнаёшь в них своих близких. В этом смысле можно сказать, что христианство – это религия узнавания. Не случайно же Господь говорит нам о том, что мы получим «ныне во время сие… во сто крат более… и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей» (Мк 10: 30). В церкви вместе оказываются такие разные люди, которые бы никогда и нигде в другом месте не встретились, вера действительно соединяет людей в одно целое. В детской больнице, где я служу, один мальчик подал как-то на проскомидию две записочки: первую – о здравии мамы, папы и всех людей, живущих на земле, и вторую – об упокоении дедушки Коли, бабушки Кати и всех умерших. Вот что такое христианство! Вот что такое православие!