Франсис Риверс - Книжник

— Тихо! Всем молчать! — крикнул он по-арамейски с сильным акцентом, а потом по-гречески скомандовал своим подчиненным. — Заковать его в цепи, пока я не разобрался, что тут происходит!

Павел стоял, шатаясь под тяжестью оков, а командир, тем временем, пытался выяснить обстоятельства дела.

— Кто этот человек, которого вы чуть не убили? Что он такого сделал?

— Он сеет смуту!

— Он осквернил Храм нашего Бога!

— Это Савл из Тарса, и его обвиняют ложно… — попытались мы выступить в его защиту. Меня тут же стукнули по голове. Слава Богу, я превозмог искушение ответить тем же.

— Он главарь секты, которая против Рима!

Кричали все: одни одно, другие — другое. И ничего близкого к истине.

Двое воинов поволокли Павла вверх по ступеням крепости, остальные сдерживали толпу, стеной сомкнув щиты. Павел каким-то образом убедил командира позволить ему обратиться к народу.

Когда Павел заговорил по-еврейски, иудеи утихли.

— Я иудеянин, родился в Киликийском городе Тарсе, и был воспитан здесь, в Иерусалиме, у ног Гамалиила. Будучи учеником его, я был тщательно наставлен в иудейском Законе и традициях. Я крайне ревностно исполнял все обязанности перед Богом, чтобы почтить Его, как и все вы ныне. И рьяно боролся с приверженцами нового учения. — Он признался, что повинен в крови: караулил одежды побивавших Стефана камнями и люто преследовал прочих последователей Христа, даже отправился в Дамаск, чтобы привести тамошних христиан в Иерусалим для наказания.

— И вот, в пути, когда я уже приближался к Дамаску, около полудня, вдруг осиял меня великий свет с неба. Я пал на землю и услышал голос: «Савл, Савл, что ты гонишь Меня?»

Толпа напряженно слушала, пока он не рассказал, как Бог призвал его нести слово о Христе язычникам. И тогда вновь мгновенно разгорелась злоба.

Люди в негодовании рвали на себе одежды и вздымали пыль.

— Стереть такого с лица земли!

— Убить его!

— Он не должен жить!

Друзья схватили меня и притянули к стене, на наших глазах толпа ринулась наверх, в крепость, чтобы достать Павла. Командир громко отдал приказ. Воины сдвинули щиты. Люди хлынули назад, сбивая друг друга с ног. Иные падали, и их топтали те, кто продолжал напирать сзади. Крик сделался оглушительным. Лица побагровели и исказились от ярости.

По приказу командира Павла втащили в крепость. Решетки замкнулись.

Я бросился за Лукой. Когда мы вернулись к римской крепости, толпа уже разошлась. Я потребовал командира и известил его, что Павел — гражданин Рима. Нас провели к нему.

Павел сидел, привалившись к стене, сильно избитый. Рот у него был порван и кровоточил.

— Во всяком случае, я избежал бичевания.

Лука осмотрел его раны. Я осторожно положил руку ему на плечо и заметил, что даже это прикосновение причинило ему боль.

— Все молятся.

Я принес с собой хлеба, миндаля, виноградных лепешек, вина, разбавленного водой.

По щекам Павла потекли слезы. Плечи поникли.

— Если бы только они послушали!

—Они слушали — какое-то время, — мягко заметил Лука.

—Господь дает им возможности день за днем, Павел. Мы будем продолжать молиться и говорить всякий раз, как только представится случай. В Иерусалиме остается много последователей Христа, не один Анания со своей кликой владеет городом.

Лука покачал головой.

— Павел, опухоль скоро спадет. Но зрение могло ухудшиться от ударов.

Стражник объявил, что нам пора уходить.

Павел вздохнул.

— Может, хоть римская стража будет слушать.

Я не мог сдержать улыбку.

Тысяченачальник доставил Павла в синедрион, и мы слышали, как Павел внес раскол в ряды совета, заявив, что его судят за веру в воскресение мертвых. Спор между фарисеями и саддукеями так накалился и вышел из-под контроля, что римские воины опять взяли Павла под охрану и вернули в крепость.

Я знал, что этим все не кончится. Город бурлил. Ходили слухи, что на жизнь Павла замышляется покушение. Я молился, не переставая.

Господь напомнил мне, что другу моему суждено очутиться в Риме.

Когда я явился сказать ему об этом, мне преградил путь римский стражник.

— Его здесь нет.

— Куда его повели?

Стражник отказался отвечать.

Я пошел к сестре Павла. Она виделась с ним. Сын ее — тоже.

— Я слышал, как несколько человек сговаривались в храме, — рассказал мне мальчик. — Они собирались вместе с другими убить дядю. Клялись, что не будут ни есть, ни пить, пока не увидят его мертвым. Их сорок человек, Сила! Я предупредил Павла, а он велел мне рассказать обо всем главному начальнику.

Путем расспросов нам вскоре удалось установить, что этой ночью из Иерусалима вышли две сотни пеших воинов под командой двух центурионов.

— У меня есть друг среди солдат, — сообщил один брат. — И он говорит, что их сопровождали семьдесят всадников и две сотни копьеносцев.

— А Павел?

— Он точно не знает, но они вели какого-то узника в цепях к римскому прокуратору в Кесарию.

Я усмехнулся. Даже римское войско покоряется Божьей воле и охраняет избранного Божьего слугу!

Лука без промедления отбыл в Кесарию, меня же срочные дела, одно за другим, удерживали в Иерусалиме.

— Первосвященник отправился в Кесарию, — известил меня Иаков. — И взял с собой Тертулла.

— Может, Тертулл и славится умением жонглировать иудейским законом и римским нравом, только даже все адские силы, вместе взятые, не смогут помешать Божьему замыслу относительно Павла осуществиться.

Лука писал мне, и я постоянно держал Совет в курсе состояния Павла, телесного и духовного. К тому времени, как мне представилась возможность повидать его, Анания, иудейский первосвященник, и Тертулл давно уже потерпели неудачу в своих попытках убедить прокуратора Феликса выдать им Павла. Полагаю, что на самом деле Феликс нашел некоторую приятность в том, чтобы отказать им. Сам он был вольноотпущенником императора Клавдия, притом снедаемым честолюбием. Он женился на Друзилле, правнучке печально известного Ирода Великого, посчитав, что такой союз поможет ему снискать расположение евреев. У него ничего не вышло. Иудеи ненавидят потомков Ирода за их идумейскую кровь. Его женитьба лишь сделала ее еще более нечистой.

Павел выглядел неплохо, но я понимал, что он досадует на свое положение, позволявшее проповедовать лишь немногим.

— Ах, Сила, ты мой друг — и ты меня знаешь. Павел приветственно схватил меня за руки, очень довольный, что я принес ему письменные принадлежности. — Мне нужно ответить на дюжину писем — а было нечем.

— Что-нибудь указывает на планы прокуратора в отношении тебя?

— Ничего. Он вызывает меня, и я беседую с ним об Иисусе. Живу в надежде, что он послушает.

Я провел в Кесарии несколько недель, написал письма под диктовку Павла и вернулся в Иерусалим. В следующий раз я посетил его после Пасхи и застал в крайнем раздражении.