Артур Пшибыславски - Пустота – это радость, или Буддийская философия с прищуром третьего глаза

А может, вопрос намного проще: нет ничего, кроме столешницы и четырех ножек. Это и есть стол, и с проблемой покончено. Стол — это те самые пять элементов (столешница и четыре ножки), взятые вместе, без добавления того, кто ими обладает. Говорится, что у стола — четыре ножки и столешница, но никакого шестого элемента не предполагается. Если мы согласимся с этим, придется признать, что употребление слова «стол» — лишь мысленное сокращение. Вместо того чтобы говорить: «положи двести листов и две картонки на столешницу и четыре ножки», удобнее сказать «положи книгу на стол». Тогда найти стол еще труднее, потому что его названию не соответствует ни одна, извините за выражение, предметная единица. Одно название мы приспосабливаем для обозначения нескольких предметов (столешница и четыре ножки), а потом при его использовании уже думаем не о множестве, а об их единстве. Именно поэтому начинают искать сущность, которая спаяла бы в единое целое все составляющие элементы. Если стол — только столешница с ножками, и в нем нет столовости — причины того, что они становятся единым столом, то само название «стол», хоть оно и в единственном числе, не имеет никакого единственного соответствия. Следовательно, говоря «стол», мы совершаем пусть удобный, но подлог. И в повседневной жизни мы совершаем его так часто, что начинаем верить и видеть стол там, где его нет. Ножки и столешница притворяются чем-то большим, чем являются сами по себе, выдают себя за некий стол, но это еще не повод утверждать, что произнесенному звуку «стол» что-то реально соответствует. Конечно, мы можем и дальше пользоваться названиями, без них трудно представить ежедневное функционирование. Дело лишь в том, чтобы не слишком волноваться по поводу предметов, которых нет. Например, мы купили стол. В магазине заплатили за него, и счет подтверждает, что за стол уплачено, но радоваться нечему — нас обманули. Мы купили только столешницу и четыре ножки, исполняющие роль стола, а самого стола как не было, так и нет. Столешница и ножки, так сказать, выполняют обязанности стола, но столом не являются, так же как исполняющий обязанности начальника не является начальником [13] Кстати, интересно, как становятся настоящим начальником. Наверное, нужно каким-то образом начать обладать начальниковостью. Не то чтобы я мечтал о продвижении по службе, нет, точно нет, абсолютно нет; это я так, просто размышляю… . Столешница и четыре ножки — это просто набор столоподобных предметов, и должны все же стоить немного меньше, чем сам стол, так некогда шоколадоподобные продукты стоили дешевле настоящего шоколада. Также понятно, почему выгоднее покупать автомобили запчастями. Ведь они тоже ездят, выглядят совершенно как машина, но дешевле, потому что мы платим только за запчасти, и не нужно платить за какой-то дополнительный автомобиль, который при всех раскладах мы и так не нашли бы между частями.

Конечно, на стороне стола по-прежнему будут столяры, хотя зачем защищать то, чего нет, — они будут утверждать, что я забыл простой, но важный факт: стол — это не только составляющие элементы, но и их соотношение. Если так, то после отламывания ножек останется столешница и соотношение столешницы с четырьмя ножками? Некоторые скажут, что это полное опошление, ведь соотношение — это нечто более абстрактное. Глаза видят части системы, а ум постигает саму систему. Пусть так, но где это более абстрактное сидит? Между частями, которые склеивает в единое целое? В самих частях данной системы или в кусочках каждой части? Что тогда склеивает части в единую систему? Что склеивает систему с частями? Какая-то надсистема? Такая абстрагированная от предмета система из частей наверняка умещается у нас в голове и о ней нетрудно подумать, но из этого еще не следует, что ей соответствует какая-либо единица со стороны реальности. Со стороны реальности у нас есть части, и если их забрать, то никакой системы не останется, хотя мы можем и дальше о ней думать. А из факта нашего думания следует только, что мы умеем думать, а не то, что все является таким, как мы думаем. Законы мышления не обязаны быть законами бытия, даже если мы думаем, что они таковыми являются. Сколько женщин полагало, что мужчины им изменяют? Из факта такого мышления вытекало только то, что они так думали, и ничего более.

Так что там со столом? Отличен ли он от своих частей? Нет, стол не отыскать за их пределами. Значит, он тождествен своим частям? Нет, потому что единое не может быть тождественно множеству. Находится ли он в частях? Нет, ведь стола не существует по чуть-чуть в каждой из ножек. Находятся ли части в нем? Нет, потому что то, с чем мы встречаемся на опыте, это лишь части, которые не заключены в некую рамку. Обладает ли стол этими частями? Нет, потому что мы не смогли найти его нигде под столешницей. Но тогда, наверное, он — их набор? Нет, поскольку он должен быть чем-то большим, нежели пара элементов. Но и не является системой из них? Нет, не является, ведь искать систему среди элементов — напрасный труд. Вот так мы дошли до так называемых семи отрицаний, благодаря которым буддийская философия отменяет понятие объекта, или, говоря нормальным языком, отнимает немного конкретности у окружающих нас предметов, на которые мы проецировали фантазии об их реальности и субстанциональности.

Все потому, что вещи пусты, или лишены собственной сущности. Они есть, но их как бы нет, они есть, лишенные самого главного компонента, который должен усиливать их реальность, компонента, оказавшегося мнимым. Именно это имеется в виду в знаменитом утверждении буддийской философии «форма есть пустота». Под формой здесь понимается любая материальная вещь (сейчас неважно, что понимается под материей). Пустота же на санскрите и в тибетском языке означает отсутствие чего-либо в чем-то другом, но — и давайте об этом помнить — вовсе не ничто. Пустота — лишь отсутствие сущности предмета в самом предмете, который никуда не пропадает, хотя и становится несколько менее реальным. Согласен, это достаточно важное отсутствие — если мы имеем склонность к онтологии, — потому что именно сущность гарантирует вещи ее предметность, но ведь все прочее остается, то есть остается все то, что и так до сих пор было объектом жизненного опыта. Мы можем и дальше сидеть за столом, есть или танцевать на нем, несмотря на то, что он пустой, то есть лишен сущности, которая не выпала из него после отламывания ножек, не выпала лишь потому, что ее там и не было. Буддийская философия говорит: «вещи пусты», но она не отбирает их у нас. Они продолжают оставаться предметом нашего жизненного опыта, но уже не будут настолько реальными, как мы думали раньше. Это очень просто. Раньше мы думали, что стол существует, что на философском языке Востока означает, что он обладает сущностью. Теперь в связи с невозможностью ее обнаружить у нас остается нечто, что кажется столом, но не подтверждено столовостью — мы имеем стол, лишенный стола. Мир не изменился, изменилось наше воззрение. Мы открыли нечто, чего раньше не знали, а именно, что вещам, чтобы проявиться в нашем переживании, вовсе не нужно обладать сущностью. Реальность, оказывается, не такая уж реальная, как мы считали, поскольку вещи пусты, и в конечном итоге не являются вещами в полном онтологическом смысле. Стол — это результат соединения столешницы с четырьмя ножками, которые, хотя и остаются только столешницей и четырьмя ножками, ошибочно принимаются нами за нечто большее, за стол сам в себе. Этот стол — лишь наша проекция, наложенная на пять данных элементов, которые о своей столовости не имеют ни малейшего понятия, так же как не имеют представления о том, что они не стол, будучи разобранными на части.