Архимандрит Савва (Мажуко) - Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста

И все же, сколько ни грустен этот праздник, не только всю боль мира Господь вбирает в Себя, не только страдания отзываются в Нем, но и наша радость. Он сказал: «Пустите детей приходить ко Мне». Мы – Его дети. У нас мало что получается, и мы часто не оправдываем Его надежд, но и таких Он нас зовет, ждет и принимает. Наши радости радуются в Нем. Поэтому, если есть у вас в кармане хлопушка – взорвите ее, если лежит под подушкой карамелька – слопайте ее, потому что каждое наше детское утешение, каждая наша добрая улыбка радуют Бога, становятся Его улыбкой и радостью.

Если у вас проблемы со зрением, вам следует смотреть на зеленое. Зеленый цвет – лекарство для глаз. Так полагали древние эллины, и вы легко в этом убедитесь, если заглянете в «Шестоднев» свт. Василия Великого или «Размышления» Марка Аврелия. Зеленый – врачевство для очей. Есть в церковном календаре праздники «насквозь» зеленые, когда священнику полагается служить в зеленом облачении, храм «одевать» в зеленые одежды, а на Троицу вся церковь в травах, букетах и березовых ветках – праздник зелени, торжество Подателя Жизни! Для нас эта зелень – милая сердцу традиция и «сладость церковная», но можем ли мы предположить, что в те далекие времена, когда собиралась символическая палитра богослужения, мудрые отцы выбрали цветом праздника зеленый, чтобы не просто порадовать, утешить, но и – предостеречь, напомнить о срочной необходимости врачевания для нашего духовного зрения? Вот и в Апокалипсисе ангелу Лаодикийской церкви, который стал ни холоден, ни горяч и сердце которого сразила теплохладность, дается таинственная заповедь: «глазной мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. 3:18).

Значит, чего-то важного не видел? Стал слепнуть? Если нашим глазам нужно лекарство, чем же они больны? И как эта символика цвета связана со смыслом церковных праздников? Зеленое облачение у нас бывает не часто: Вербное воскресенье, Троица, праздники преподобных – только три случая, и сложнейший из них – праздник Троицы, пожалуй, самый загадочный из наших праздников. Подумайте: у этого праздника три названия – Троица, Пятидесятница, Сошествие Святого Духа на апостолов. Две иконы праздника: икона Троицы и образ сошествия Святого Духа. Если мы празднуем память конкретного исторического события, описанного во второй главе книги Деяний, почему мы называем этот праздник «Троицей»? Почему этот день считается днем рождения Церкви, и раз уж это так – при чем здесь Троица? Почему кондак праздника связывает сошествие Святого Духа с древнейшим библейским сказанием о Вавилонском столпотворении? И, в конце концов, – как это касается нас, ведь лечить намереваются наши глаза, и именно в этот день, «смыслами» этого праздника?

Башню до небес хотели построить люди на едва обсохшей после потопа земле. Единый порыв единого народа, связанного одним языком, культурой, правителем. Эта башня для них была лестницей – не для людей, для Бога. Между землей и небом – так далеко, такая пропасть разорвала мир людей и мир небесный, они хотели сделать лестницу для Бога, чтобы Он сошел к ним и с ними остался. Это был исключительный религиозный порыв, объединение людей вокруг общей религиозной цели. Чего искали эти люди, и почему Бог разрушил их единство? Скупым и предельно сдержанным слогом автор книги Бытия описывает первое тоталитарное государство. Здесь нет непохожих. Здесь все на одно лицо и, самое главное, речь – одна. Язык, именно язык в первую очередь «прибирают к рукам» диктаторы, кто контролирует язык – у того власть. А тут – общество силы, союз «славных звероловов», которые хотят перед лицом неминуемого рассеяния «сделать себе имя», поставить общий памятник единой безликой человеческой массе, человеческой силе, чтобы вокруг этого памятника «строить» будущие безликие и безъязыкие народы, от него простирать свою власть на всю землю. Одного еще не хватало этим сильным и гордым людям. Им нужен был «свой» Бог. Его следовало переманить на свою сторону. Люди искали не Бога, не Его бескорыстной любви и свободной дружбы, они хотели «приручить» Бога, сделать его элементом этого безликого человеческого единства, которое на самом деле и было их настоящим богом. Люди очень хотели, чтобы Бог сошел к ним по этой лестнице, признал их силу. И Он сошел. И рассеял их. Разрушил этот крепкий человеческий союз. Нам непросто понять и принять тот факт, что именно Бог положил конец человеческому единству, ведь мы привыкли считать, что союз людей – это хорошо. Люди пытались добраться до небес, «сделать себе имя». Их объединило одно богоборческое дело, единый порыв, своеобразное примитивное богоискательство. История запечатлела уникальный опыт всечеловеческого единства, но с отрицательным знаком, и Господь Сам положил ему предел. Люди перестали понимать друг друга. По явились разные языки, говоры, диалект, и единство – распалось. Его погубил Бог. Он устроил языковую путаницу, культурную неразбериху, лингвистический ералаш. Именно Он расколол это уникальное сообщество, положив тем самым начало культурному и языковому многообразию человеческой семьи. Зачем Он это сделал? Разве Бог не хочет, чтобы люди были едины? Христос перед Распятием молился именно об этом: «да будут все едино: как Ты, Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» (Ин. 17:21). Бог хочет единства людей, но Он говорил здесь о совсем другом типе единства – во образ Святой Троицы – «как Ты, Отче во Мне, и Я в Тебе». Нам открыто, что Бог это Троица – Отец, Сын, Дух Святой – три Ипостаси, три Личности, три самостоятельных, несводимых друг к другу, уникальных субъекта действия, но являющихся одним Богом, единым и единственным Богом-Человеколюбцем и Творцом этого мира. Ипостаси – различны, но – едины . И это единство не мешает уникальности и неповторимости каждой ипостаси. Ипостаси в Божественной Троице не противостоят друг другу – они действуют в одной природе и в одной воле. Когда мы говорим о человеческом сообществе, выстроенном по образу Святой Троицы, этот принцип жизни мы называем одним словом – Церковь. И речь идет не только о неком социальном принципе, но о живом организме, о Теле Христовом, о единстве христиан, в котором каждый из членов этого единства не обезличивается, а наоборот, обретает свое подлинное лицо и голос, преображается по мере врастания в Тело, в меру стяжания Святого Духа. Ипостаси Святой Троицы – разные, но Они – Едины, и Церковь устроена во образ Троицы, это «сообщество непохожих», и, очень часто, не совсем единых, но имеющих волю к единству, единящихся. Сообщество строителей башни было антицерковью: разнообразие приносилось в жертву священному единообразию, личность уничтожалась. Есть и другой вариант антицеркви, когда человеческое сообщество погружается в распрю, войну непохожих, самоутверждающихся, противопоставляющих себя другим. Оба этих варианта – человекоубийственны.