В. Малягин - Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти

С владыкой мы жили в одной комнате. Был у нас один обычай, с которым связано некое искушение, сейчас уже немножко смешное. Каждую ночь, примерно за четверть часа до полуночи, мы вдвоем вставали перед иконами, делали поклоны и пели «Се Жених грядет в полунощи».

Так благочестиво все продолжалось недели две-три, а потом мы взяли и... поссорились. Приходим к батюшке Алексию, жалуемся друг на друга. А он отвечает: «Если не умеете жить мирно, значит, не готовы вы еще петь то, что поете». Пришлось нам смиряться, просить друг у друга прощенья, так как обычая своего мы оставлять не хотели.

Вместе мы прожили месяца три или четыре, потом нас расселили по разным кельям, но дружба все равно осталась. Хотя по характеру мы были совсем разные: он – спокойный, выдержанный, я – более импульсивный. Тем не менее, это внутреннее единение было очень сильным. Отец Кирилл (Павлов), когда видел нас вместе, всегда вспоминал песню «Мы с Тамарой ходим парой». Бывали мы друг у друга дома, общались с родителями, вместе ездили в паломничества по России.

Однажды, это было в 1990 году, он спросил, бывал ли я в Дивееве. И узнав, что я не был ни разу, предложил поехать. Надо сказать, что в это время, советское время, в Дивееве еще не было монастыря. Но жила там старица, матушка Маргарита (Лактионова), в свое время отсидевшая немалый срок в тюрьме и хранившая все вещи преподобного Серафима, которые мы сейчас знаем. И владыка Зосима был с ней знаком.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

Матушка жила неподалеку от монастыря, километрах в трех, в маленьком домике в Дивееве. Мы нашли этот домик, стучимся, открывает келейница Людмила и впускает нас. А надо сказать, что в дорогу мы с собой взяли продуктов – консервы, шоколад – и по дороге рассуждали между собой о том, как поделим всю эту снедь: одну банку консервов матушке, другую – себе; одну шоколадку матушке, другую – себе...

И вот нас впустили, матушка накрыла на стол, стала нас угощать, стала рассказывать о преподобном Серафиме, надевала нам на головы чугунок Преподобного, который у нее хранился... А потом сказала келейнице: «Закрой дверь, сегодня у меня дорогие гости, я больше никого принимать не буду». И мы просидели у нее не меньше шести часов. Сейчас я думаю, что такой прием был во многом из-за владыки, из-за его чистой и праведной жизни. Наверное, она уже тогда в одном из молодых послушников прозревала Духом Святым будущего епископа.

За столом зашел разговор и о святости и прозорливости. И матушка очень своеобразно и ненавязчиво показала нам, что такое прозорливость. Она сказала: «Ох, да про меня тоже говорят, что прозорливая. А какая я прозорливая? Ну идут ко мне двое, да говорят меж собой, мол, одну консерву матушке, а другую – нам, одну шоколадку матушке, другую – нам...»

Потом мы пошли с ним по канавке, читали 150 раз «Богородице Дево, радуйся». На соборах тогда березы росли, все было разрушено. А в середине канавки – дискотека: пляски, вой, дикие крики. А мы шли и молились...

Когда мы к матушке приехали в подрясниках, она на это обратила внимание. А ехать в подрясниках нас благословил батюшка Кирилл, и мы ей об этом сказали. Она говорит: «Это хорошо, это свидетельство, что монахи еще живы. Так и ходите всегда. Только надо будет пострадать за это...»

Я про себя подумал – а что страдать-то?.. В общем, усомнился. А через несколько дней уехал на Кавказ, помогать строить келью отцу Рафаилу. И там меня побили – именно за мою монашескую одежду. За бороду таскали, оскорбляли, – тут-то я и вспомнил матушкины слова...

Эмма Михайловна, мама владыки:

Он позвонил нам и сообщил о своем желании стать монахом. Я спрашиваю: «А ты подумал? Ведь это тяжелый крест», и он ответил: «Уже поздно. Я принял решение». Мы понимали и поддерживали сына. Часто ездили к нему в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру.

Семинарист Игорь Давыдов с сестрой и отцом

Протоиерей Димитрий Иванов:

Мы вновь встретились с Игорем лет пять спустя, в самом конце восьмидесятых. Приехав к Преподобному Сергию, приложившись к святыням, я решил зайти и в Академический храм. А он в это время пел на клиросе. Так я снова его увидел. После службы тепло поговорили и таким образом вновь восстановили общение. Теперь, всякий раз бывая в Лавре, я старался заглянуть к нему и побеседовать.

Вскоре он был пострижен в монашество. Встречи наши опять стали реже. Лишь изредка я встречал его, идущего со службы или с послушаний. Все такой же светлый и радостный, хотя уже тогда его начали посещать немощи. Но он говорил, что так и должно быть: «Мы, современные христиане, несовершенны. И если уж кто-то встал на путь отречения от мира ради Христа, он должен потерпеть какие-то болезни и хотя бы таким образом восполнять свои недостатки»...

С сестрой Ириной и братом Андреем. 1990-е гг.

Андрей Давыдов, родной брат владыки:

Когда мы жили в Москве, а он учился в Семинарии, мы несколько раз ездили к нему в Лавру – с родителями, с друзьями. И он устраивал для нас экскурсии в их знаменитый ЦАК (Церковно-археологический кабинет), и сам был нашим экскурсоводом. Экскурсии эти производили на нас большое впечатление.

Потом, когда его перевели насельником в Данилов, мы старались бывать у него несколько раз в месяц. Не знаю, возможно, наше семейное общение с его стороны и было в какой-то степени миссионерством, катехизацией, но... Для меня главная его черта как священника была мягкость. Деликатность. Не было насилия с его стороны, которое, чего греха таить, иногда встречается в батюшках, особенно – молодых. Он не толкал нас к вере, он к ней привлекал собственным примером.

И привлек. В 1989 году, когда я закончил 10-й класс, мы пошли креститься – я, сестра Ирина, несколько наших друзей. И пошли не потому что все идут, не потому что это модно, а потому что осознали: это нужно, это необходимо для души. А крестились мы (по совету отца Зосимы) в храме Воскресения Словущего у отца Геннадия Огрызкова. А потом родители повенчались...

Венчание. 4 октября 1992 г.