Владимир Зоберн - Тихие обители. Рассказы о святынях

И эти попытки не остаются безуспешными.

Вот больница, больничная церковь, больничный сад; и на всем на этом лежит отпечаток особенных христианских взаимоотношений.

Видно, что здесь на больного смотрят не так, как в мирской жизни на страждущего физически человека, а главным образом «на душу больного, на его духовное переживание». Очевидно, здесь на физическую болезнь смотрят, как на один из путей возможного проникновения лучей спасения в человеческую душу. Но все это делается последовательно, естественно, без всякого насилия над человеческой природой. Я бы сказал так: здесь все стоит на страже, в ожидании того момента, когда человеческая душа сама рванется к Господу.

За больницей идут две тропочки, одна в густую чащу леса Оптинской пустыни, а другая вокруг монастырской стены в скит.

Вас тянет на первую: что там интересного, что там нового?

И действительно, там, – где согласились люди постоянно просить Его о всяком деле, Он Сам сказал, что всякую такую просьбу Он исполнит им, «ибо где двое или трое собраны во имя Мое , там Я посреди их», — в местах этой высокой молитвы на каждом шагу видишь присутствие Господа, и это подтверждается тем, что на каждом шагу здесь решительно все напоминает Его Божественную правду, Его Божественное слово.

Вы идете по вашей дорожке все дальше и дальше. На вас падают лучи заходящего солнца. Красивые, мощные великаны сосны, пяти-шести аршин в обхвате, раскидывают перед вашими ногами самую причудливую, самую переплетенную сеть теней.

Икона святого Пафнутия Боровского, основателя Боровского монастыря

В природе невозмутимая тишина.

Все благоухает какими-то чудными ароматами.

С каким-то невольным благоговением снимаешь фуражку и думаешь: «Господи, да почему же здесь так хорошо; почему так невообразимо благодатно и благотворно на душе? Ведь есть же много на белом свете роскошных местоположений, красивых ландшафтов, – но все это не то. Там всегда, хотя в самом маленьком размере, но чувствуешь в сердце какую-то скорбь, какую-то затаенную тоску, ощущаешь какие-то тяжелые цепи от каторги жизни на своей духовной свободе, на своей «волюшке вольной», – а здесь – ничего. Как новорожденное дитя. Только вот от избытка души так бы и хотелось петь и славить Бога, славить Бога и петь».

М. Нестеров. «Послушник с крестом». Первая четв. XX в.

И как бы в ответ на это раздается дивный благовест к всенощному бдению. Раздался… понесся далеко… далеко… замер каким-то отдаленным эхом и негой своего замирающего отзвука что-то сказал умиленному сердцу.

И вдруг в то же время по всему перелесью раздались какие-то странные, непонятные звуки. Я не знаю, с чем их можно сравнить. Это крик тысячи детей, это скрип и визг какой-то своеобразной исполинской пилы.

Я замер от неожиданности, и долго бы стоял в этом оцепенении, если бы случайно проходивший монах не объяснил мне, что это крик живущих здесь цапель, диких журавлей, гусей и всякой другой птицы, которая, как я сказал уже выше, вследствие запрещения здесь охоты живет спокойно, безмятежно и доверчиво.

– У нас, возлюбленнейший, здесь насильственной смерти нет.

И я понял все в этом чудном благовесте и в этом свободном крике свободных птиц, на жизнь и волю которых не посягает никто.

– Здесь Бог, и здесь нет смерти беззащитным! – невольно шептал я.

Этот лес выводит вас на поразительно красивую дорогу к источнику преподобного Паф-нутия.

Не хочется уходить. Изумительное единение всей природы и чудно настроенной души с этой утопающей в благотворной тишине неземной красотой приковывает, очаровывает всякого, попавшего в сферу ее чудодейственного влияния…

Но вот вы спускаетесь вниз, и перед вами колодец, выкопанный, по преданию, преподобным Пафнутием, игуменом Боровским. Около колодца находится небольшой резервуар, аршин шести длины и аршин трех ширины, в котором вмещается проточная вода из источника, и сюда некоторые из ревностных богомольцев приходят купаться.

И. Крамской. «Русский монах в созерцании»

Вода здесь в самые жаркие дни не поднимается выше +10° .

Только, к крайнему сожалению, почему-то этот колодец и источник находятся в крайне запущенном виде, в особенности сарайчик для раздевальни. Это, конечно, в значительной степени сокращает число желающих воспользоваться благотворными водами, освященными великим подвижником.

А уж отсюда прямая дорога: прямо к ограде пустыни. И та же красота, то же беспредельно высокое настроение.

Именно настроение.

И настроение чрезвычайно глубокое, которое не исчезает, мне кажется, и годами…

Теперь перейдем к знакомству с самым центральным пунктом Оптиной пустыни – с Иоанно-Предтеченским скитом.

Достаточно выйти на эту очаровательную дорожку, которая идет к скиту, чтобы вашу душу охватило какое-то исключительное по своему настроению чувство.

Перед вами развертывается с обеих сторон чудная густая сосновая аллея, и вы сразу чувствуете, что переходите в какой-то совершенно иной мир.

Внутренний вид Предтеченского скита, Оптина пустынь. 1887

Обыкновенно поразительная тишина. Святая тишина в самом точном смысле этого слова. Такой тишины, я уверен, многие не наблюдали нигде.

По обеим сторонам в начале аллеи стройно стоят фруктовые деревья. Если вы приехали во второй половине июля, то ваш взгляд падает на необычайное изобилие яблок и других фруктов.

Если же вы приехали ранней весной, вы идете под сенью какого-то неземного сада, покрытого белым цветом фруктовых деревьев.

Наконец как-то незаметно эта аллея соединяется с просекой обыкновенного леса, обильного стройно вытянувшими свои вершины богатыря-ми-деревьями, которые, как стражи-исполины доброго старого времени, мирно пропускают вас к скиту. То тут, то там в глубоком безмолвии, с каким-то, очевидно, исключительным благоговением, тянутся длинные вереницы богомольцев, направляющихся к старцам.

Сто семьдесят саженей, расстояние между пустынью и скитом, пройти, само собою разумеется, очень скоро. И вы сожалеете, что эта чудная дорога не выросла в 170 верст.