Галина Данилова - Святой равноапостольный князь Владимир – Креститель Руси

Мы не знаем определенного времени начала супружеской жизни в Древней Руси; скорее всего такого срока просто не существовало. И все же, зная приблизительную дату рождения Святослава, легко высчитать, что Владимир не мог появиться на свет раньше 958–959 годов (он не был первенцем). Сам же Владимир в первый раз женился, вероятно, около 978 года, еще будучи новгородским князем. Под 980 годом в «Повести временных лет» рассказывается о том, как Владимир силой взял за себя полоцкую княжну Рогнеду, дочь князя Рогволода. (На самом деле это произошло, видимо, зимой или весной 978 года.) Руководил им в этом насилии его дядя Добрыня: «и повеле быти с нею пред отцом и матерью». Руководство в деле такого рода обнаруживает несомненную юность князя – едва ли ему могло быть тогда больше 17–18 лет, и уж, во всяком случае, не меньше 14–15.

Так определяется примерное время его появления на свет – между 959 и 964 годами, а скорее – между 960 и 962-м. Это время утверждения в Киеве и начала самостоятельного правления отца Владимира князя Святослава Игоревича. Летопись относит первые походы Святослава к 964 году. Надо полагать, что связь князя с ключницей его матери пришлась на киевский, «домашний», период его биографии.

Так появился на свет князь Владимир. Его происхождение, несомненно, выделяло его среди братьев. Не то чтобы оно делало его меньшим князем, чем те, – конечно нет. В смысле обычного княжеского права все они были равны и в равной степени наследовали отцовскую и дедовскую власть. Но обидное прозвище «робичич» (сын рабыни) долго будет преследовать юного княжича. Единоутробные Ярополк и Олег не могли не чувствовать превосходства перед своим единокровным братом, и, стало быть, с самой ранней поры между ними не могло не возникнуть отчетливого отчуждения. Едва ли братья даже воспитывались вместе и в равной степени, хотя мы и увидим всех троих в Киеве, при дворе великой княгини Ольги. Сын прежней слуги ОЧЕНЬ КОРЯВО. неизбежно вызывал у княгини чувство досады и раздражения; это чувство передавалось другим, более любимым ее внукам. Судя по тому, что рассказывают летописи о характере сыновей Святослава, с наибольшей силой влияние Ольги сказалось на старшем из братьев – Ярополке. И менее всех подвержен был влиянию княгини-христианки Владимир.

Но и для Святослава Владимир не стал любимым детищем. Позже произойдет столкновение с явным проявлением пренебрежения к Владимиру со стороны отца. Да и вообще Святослава мало волновали дела семейные. В Киеве он бывал редко и своими детьми почти не занимался. В свою очередь и Владимир, вероятно, не чувствовал привязанности ни к кому в своей семье – ни к отцу, ни к бабке, ни к братьям.

Главным событием, произошедшим с ним в эти, самые первые его годы, был, несомненно, обряд «постригов», перехода из женской половины семьи и дома в мужскую. В три года дитя становился мальчиком, будущим мужчиной. Обряд перехода сопровождался срезанием пряди волос, почему и получил название «постриги». Обрезание волос безвозвратно вырывало ребенка из мира женщин, обозначало его принадлежность к мужскому роду – ведь в ту пору волосы стригли только мужчины. С этого времени мальчика воспитывал отец или, как это всегда бывало в княжеских семьях, особый воспитатель, «кормилец». Таким «дядькой» стал для Владимира его родственник со стороны матери, Добрыня. В его лице Владимир и нашел человека, чье доброе отношение к себе он ощущал постоянно, на чью поддержку мог рассчитывать.

Что же за времена переживала тогда Русь, что представляла собой держава, властвовать над которой суждено будет Владимиру в течение почти четырех десятилетий?

К середине X века власть киевского князя простиралась на обширную территорию Восточно-Европейской равнины – от Старой Ладоги и Нового города на севере и до Киева и Родни на обжитом полянами поднепровском юге. Великий торговый путь, ведущий «из варяг в греки», был захвачен еще новгородским князем Олегом, прозванным Вещим. Утвердившись в Киеве, названном им «матерью городам Русским», Олег связал воедино две территории, два государственных образования, до этого развивавшихся самостоятельно и почти не зависевших друг от друга – Новгородско-Варяжскую северную Русь и Киевское полянское государство. Соединение Севера и Юга и положило начало существованию Древнерусского государства, называемого Киевской Русью.

Но государство это не было похоже на современные государства. Оно не имело границ, не знало единых законов.

Дань, ежегодно выплачиваемая сельскими и родовыми общинами, племенами и племенными объединениями, а также само признание верховенства киевского князя и составляли суть государственной власти. Дань шла князю и его дружине, во времена Олега и Игоря либо сам князь, либо его воеводы объезжали людей и земли, собирая все, что могло дать тогдашнее натуральное хозяйство. При княгине Ольге «полюдье» сменилось «повозом» – строго ограниченной уроками данью, свозимой на княжеские погосты.

Внешним выражением единения земли и князя служил обряд взимания дани, «кормления» князя. Дань – знак причастности князя к земле и земли к князю. «Кому дань даете? – спрашивал Олег, вступая в чужие пределы. – Мне дайте!». Вот формула добровольного вхождения земли в состав государства.

Конечно, эта же дань служила и обогащению князя и дружины. «Кормление» со временем теряло свой ритуальный смысл, приобретая приземленное, чисто экономическое значение. Это с неизбежностью вело к разрыву, нарушению естественной связи между князем и его народом. Военные походы княжеских дружин, вовлечение древнекиевской знати в торговые операции с Византией, Хазарией и другими странами ускоряли расслоение древнерусского общества, усиливали корыстолюбие и стяжательство его верхушки. Но во времена Святослава этот процесс еще не зашел слишком далеко. Князь по-прежнему воспринимался неразрывно, от подвластной ему земли.

Древняя Русь не знала обожествления монарха, как это было в древних государствах Востока. Но княжеская власть, а значит, и ее носитель, князь, и у нас обретали черты мистические, сверхъестественные. (Как, впрочем, и в других раннесредневековых «варварских» государствах Европы.) Гибель князя – всегда трагедия для земли; но и земные неурядицы и несчастья гибельны для князя, ибо он неразрывно связан с землей, с миром, и если с теми творится что-то неладное, значит, и данные свыше магические силы покидают его. Князь – голова, земля – тело: «Тяжко голове без плеч, зло телу без головы». Когда, например, древляне предали смерти князя Игоря, дважды нарушившего обычай ежегодного полюдья, они не сомневались, что и все достояние Игорево – жена, дети и все княжение его – теперь по праву принадлежит им. Тело убитого князя оставалось в их земле. Ясно сознавая собственную правоту и полную неприкосновенность, древлянские послы вступили в покои киевской княгини, не прося, но требуя, чтобы та отдалась их князю. Хитроумное убийство древлянских послов поразило современников, почему и осталось навсегда в памяти потомков. Впрочем – в том-то и заключалась мудрость княгини, – это было вовсе не простое убийство, но лишь буквальное исполнение собственных требований древлян, доведенных до бессмыслия. И все же войну с древлянами Ольга начала лишь после того, как тело убитого князя было предано земле и все необходимые обряды соблюдены – притом с неслыханным пролитием жертвенной крови.