Георгий Гупало - Оптина Пустынь. История обители и жизнеописания скитян

Лежавший на Пустыни долг в 12 тысяч рублей уменьшен на 5 тысяч. Остальной же долг по кончине о. Моисея заплатил один почитатель его, в уважение к памяти почившего.

Число братства в 1832 году было 57 человек, в том числе 13 иеромонахов, 2 священника, 5 иеродиаконов, 12 монахов и 25 послушников.

А в 1857 году было уже 104 человека, в том числе: иеромонахов 19, иеродиаконов 13, монахов 22, послушников 44 и сверх штата 6 человек.

При управлении Пустынью о. Моисею надлежало осуществить, по желанию братии и благословению епископа Филарета, устав Коневской обители, рекомендованный Св. Синодом и напечатанный в руководство всем обителям Российской империи.

По этому уставу (ч. 2, гл. а и б) « подобает в духовная начальства избирать благонравных и в житии иноческом искусных, безпорочных и свидетельствованных, добре сведущих разум писания и устав жития монастырскаго и монашескаго, да печется о спасении братних душ, а не о устроении точию стен, и собрания многаго богатства ».

Таков был на самом деле и о. Моисей как настоятель.

Десять лет, прожитых им в рославльских дремучих лесах в уединении, послужили ему прекрасной предварительной подготовкой к усовершению своего внутреннего духа.

Пустынники рославльские имели по маленькой келье в версте одна от другой и жили в полнейшем уединении. В полночь вставали для келейных молитвословий, а в праздник собирались в келью к одному из старцев на общую молитву. На великие праздники приходил к ним из ближайшего села старец священник и приобщал их запасными Св. Дарами. Питались они своими трудами в огороде, в котором, по дурному качеству почвы, мало что родилось, кроме репы. Пища, впрочем, была у них последней заботой. Они занимались рукоделием и на выручку за рукоделие покупали хлеб. Безмолвие было полнейшее. Для людей плотских такое уединение – это смерть. Для человека же духовного уединение есть неиссякаемый источник духовной жизни, наилучшее средство обогащения души благодатными сокровищами.

Все время своего строительства и настоятельства в Пустыни о. Моисей строился. Но строился не по прихоти, а по нужде и в особенности потому, что постройки служили для него лучшим средством к оказанию действительной помощи рабочему народу. И постройки начинал он всегда без средств, в надежде только на Бога. В особенности в неурожайные годы, каков был, например, 1839 год. В такое голодное время о. Моисей увеличил работы по постройке большой каменной ограды, начатой в 1832 году, вокруг всего монастыря. В тот злополучный год, когда Господь заключил небо для дождей и земля не принесла плодов, когда пуд муки ржаной продавался по три с половиной рубля (ассигнациями) и доходил до 4 рублей, а мера круп гречневых по 4 рубля, о. Моисей послал сборщиков в северные губернии: Ярославскую, Костромскую, Вологодскую и Тверскую для сбора пожертвований на содержание братии.

Сборщики и в тех местах встретили общую нужду. «Едешь лесами и деревнями, – говорил один сборщик, – а там слышится стон от вопля голодных». Не находя ничего дома, чем бы утолить голод, крестьяне скитались по лесам, сбирали древесный лист, рубили и ели его пополам с мякиной и соломой. А то раскапывали гнилые пни, мешали гнилушки с мякиной и листьями и ими питались. Глядя на великую нужду народа, слезами обливались сборщики, и им было уже не до сбора.

Кроме ограды, о. Моисей начал в то же время строить каменные гостиницы для приезжих, которым доселе служил приютом один деревянный флигелек с мезонинчиком. Для новой гостиницы нужно было срыть гору. Землю срыли и вывезли в озеро, что у берега Жиздры, и насыпали земли на три аршина вышины. Одновременно с этим перевоз через Жиздру был устроен на другом месте. Причем к новому месту перевоза о. Моисей сделал насыпь и обсадил дорогу ракитами, так что теперь озеро осталось лишь по другую сторону дороги, для прачечной и для пожарных случаев.

Строительская деятельность о. Моисея вызвала вначале ропот некоторых маловерных из братии, которые стали высказывать, что самим-де есть нечего, а вот такие постройки затеваются! О. Моисей терпеливо сносил это недовольство, несмотря на то что последнее склонен был поддержать даже родной брат о. Моисея, иеромонах Антоний. Всегда имевший к нему (настоятелю) полное послушание, как к родному отцу, о. Антоний решился, однако, объясниться с о. Моисеем. «Я так думаю, батюшка, – сказал однажды о. Антоний, – уж не оставить ли до другого времени эти постройки? Сами видите, какие трудные времена застали вас за этими делами?»

В это время действительно весь монастырь битком набит был голодными людьми, и у многих из них не было дома и корки хлеба.

О. Моисей остановился, потер себе руку об руку, опустил в землю глаза, пошевелил губами (это была его привычка, когда что обдумывал) и говорит о. Антонию: «Надо оставить. Да!» И, переждав, пока отступил от них подалее келейник, стал внушать о. Антонию вполголоса: «Эх, брате мой! На что ж мы образ-то ангельский принимали? Спасителем нашим клялись! На что ж Он душу-то Свою за нас положил? Зачем же слова любви-то Он проповедал? На то ли, чтобы мы только пред людьми казались ангелами, чтобы великое слово о любви к ближнему повторяли только устами, а на деле втуне его оставляли? Чтобы ругались Его страданию за нас? Что ж народу-то – разве с голоду умирать? Он ведь во имя Христово просит избавить его от голодной смерти. Что ж, мы и откажем Христу-то, нашему Спасителю, нашему Благодетелю, Которым мы и живем, и движемся, и есмы? Да разве это можно? Разве можно сказать голодному: ты мне чужой, мне до тебя дела нет; уходи отсюда; умирай!.. Нет! Нет! Будем делать для самого же народа, дондеже Господь не закрыл еще для нас щедрую Свою руку. Он подает нам Свои дары для того, чтобы мы не прятали их под спудом, не накопляли себе горячих угольев на голову, а чтобы возвращали в такую-то вот годину тому же народу, от которого их получили. Мы для него берем на сбереженье его трудовые лепты». И, говоря это, о. Моисей прослезился. О. Антоний пал пред ним на землю тоже в слезах, так же пал и послушник. Старец смутился. «Что вы, что вы, – говорит, – братие! Встаньте, Господь с вами!»

Иной не решился бы и подумать начинать дело без денег, но он так был уверен в помощи Божией, что нисколько не задумался начинать необходимую постройку. И рабочие привыкли к мысли, что Бог на долю их пошлет средства. Если понадобятся им деньги, а он попросит их повременить день-другой, – рабочие уже знают, что денег действительно у батюшки нет, и не ропщут. И точно: Бог не оставлял помощью. Глядишь, и везут что-нибудь с почты. И он же первый сам, бывало, придет на работы и скажет рабочим: «Ну, братие (он всех звал братиями), мне Господь на вашу долю послал. Давайте поделимся!» И сейчас же раздаст, кому что нужно.