Сборник - Жития святых, написанные святыми

«Так скончал течение свое избранный сосуд Христов, учитель языков, всемирный проповедник, самовидец небесных высот и райских доброт, предмет внимания и удивления Ангелов и человеков, великий подвижник и страдалец, язвы Господа своего на теле своем понесший, святый верховный апостол Павел, и вторично уже и кроме тела, до третьего неба взятый!» (святитель Димитрий Ростовский, Четьи-Минеи, 29 июня).

Из Второго Послания к Коринфянам заключают, что апостол Павел был весьма не замечателен по виду и мал ростом. Святитель Иоанн Златоуст в одной беседе называет его человеком в три локтя. Полагают, что сочинитель «Филопатриды» (Лукиан или кто другой) имел в виду Павла, когда выводил на зрелище Галилея – персонажа с орлиным носом, у коего на верхней части головы не было волос, по воздуху восходившего до третьего неба. Но никто не оставил нам такого подробного описания внешности Павла, как Никифор Каллист. «Павел, – говорит он, – был ростом мал, непрям и несколько согбен, лицо у него было чистое и являло признаки долгих лет, голова плешива, в глазах его усматривалось весьма много приятности, брови поднятые вверх и как бы разбегающиеся, нос продолговат с приятною неровностью, борода густая и довольно длинная, по местам с сединою, так же, как и голова». Портрет весьма выразительный, жаль вот только, что он написан спустя 13 веков по смерти апостола и неизвестно с какого подлинника!

Если и в самом деле апостол Павел был мал ростом, то на нем оправдалось мнение, что в малом теле нередко бывает истинно великая душа. Благодать, без сомнения, преобразовала и усовершенствовала в нем дары природы, но эти дары и сами по себе были весьма велики. Нет ни одного качества, потребного для великих умов и великих характеров, коего не усматривалось бы в Павле. Святитель Иоанн Златоуст равнял его по естественным дарованиям к любомудрию с Платоном – сравнение неопределенное, ибо и тот и другой действовали при совершенно различных обстоятельствах: один во свете Духа Божия, другой – при слабом светильнике разума, но то несомненно, что гений Павла, если бы Промысл судил ему явиться под небом Греции, не потерялся бы в толпе последователей Платоновых, и к списку греческих мудрецов прибавилось бы еще одно великое имя.

Характер Павла есть характер вселенского учителя, характер посланника Божия к роду человеческому. «Когда, – витийствует святитель Иоанн Златоуст, – ты скажешь апостол, то все разумеют Павла, точно так же, как при имени Креститель всякому приходит на мысль Иоанн». У Павла все служит на пользу Евангелия, к славе Божией: и довольство, и нищета, и похвала, и поругания, и свобода, и узы, друзья и враги, жизнь и смерть. Перед ним, как перед Богом, Коего он посланник, нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужеского пола, ни женского – все едино во Христе Иисусе. С язычником – он язычник, беседует о естественной религии, ссылается на их поэтов, прощает им годы их неведения об истинном Боге; с иудеем – иудей, рассуждает о знаменовании обрядового закона, совершает обеты, соблюдает различие яств, предписанное законом; со слабыми совестью – слаб, умеряет свободу христианскую, воздерживается от идоложертвенного, хотя совершенно уверен, что идол есть ничто. Но во всех случаях виден учитель истины, образец нравственной чистоты, сосуд благодати. «Не погрешит тот, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – кто назовет Павлову душу морем и небом: небом по чистоте, морем по глубине. В сем море нет драгоценных зерен, но есть вещи, драгоценнейшие всякой жемчужины. Кто пожелает углубиться в сие море, тот найдет в нем все сокровища, кои сокрыты в Царстве Небесном».

Ни один из апостолов не оставил нам столько писаний, как Павел. Его четырнадцать посланий всегда признавались Церковью за источник истинного христианского учения. По некоторым особым обстоятельствам Послание к Евреям приписывалось другим авторам, впрочем, без достаточных на то оснований. О принадлежности же прочих посланий никогда не было спора. Древние еретики, поражаемые истинами, в них содержащимися, старались искажать некоторые места, но эти повреждения были немедленно замечены, обличены и нимало не повредили подлинности Павловых посланий.

Дух этих посланий есть дух живой веры в Иисуса Христа, в отличие от мертвой деятельности подзаконной праведности. Здесь мы видим, как падший человек неспособен сам по себе и помыслить о чем-либо добром, тем более исполнить в точности все повеления закона Божия; как Бог Отец, по неизреченной любви Своей к преступному роду человеческому, определяет извлечь его из бездны зла, в которую увлекло его падение праотца; как Бог Сын в тайне Предвечного Совета приемлет на Себя великое дело искупления, в предопределенное время является на земле в образе человека, смертью Своею упраздняет царство греха и смерти и потом, вознесшись на небо, посаждается одесную Отца, ожидая, доколе все враги Его Царства будут положены в подножие ног Его; как Дух Святый Своим благодатным действием усвояет верующим заслуги Сына Божия, написует новый закон жизни в сердцах их, изливает на них любовь Божию, ходатайствует о них пред Богом и соделывает их новой тварью, созданной во Христе на благие дела. Павел часто вводит читателей во мрак ветхозаветных прообразований, но эти прообразования теряют у него свою мрачность и являются светлыми и живыми образами, в которых всякий без труда находит для себя назидание и утешение. Как учитель веры, он большей частью учит, обличает и исправляет, но в некоторых случаях, к утешению верующих, повествует, как дееписатель, и предсказывает будущее, как пророк. Ему принадлежат предсказания об умножении в последние времена лжеучителей и обращении народа иудейского к Иисусу Христу перед Его Вторым Пришествием, о явлении антихриста, о безумной его гордости, ложных чудесах и ужасной казни. По выспренности созерцания Павел может столь же справедливо, как и Иоанн, именоваться орлом богословия. В первой главе Послания к Евреям господствует возвышенность мыслей, подобная той, которой удивляемся в первой главе Иоаннова Евангелия.

О внешнем образе изложения своих мыслей Павел сам им дает отзыв, когда говорит, что слово и проповедь его состояли не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы (1 Кор. 2, 4). В другом месте он даже называет себя невеждой в словах (2 Кор. 11, 6). Без сомнения, он разумеет здесь то юродство проповеди, коим благоволил Бог спасти мир, непознавший Бога в Премудрости Божией, то немудрое Божие, которое премудрее всех человеков (см. 1 Кор. 1, 21, 25). Впрочем, хотя Павел не заботился о том, чтобы польстить слуху и вкусу тех, к кому он писал, но естественный дар красноречия, освященный Духом Божиим, никогда не оставлял его. Нет почти ни одного украшения мыслей и слов, для которых не находилось бы прекрасных образцов в Павловых посланиях. Из них одних можно извлечь все правила для церковного витийства. Лонгин [25] Лонгин – античный ритор и философ-неоплатоник III в. , не будучи христианином, ставил Павла за красноречие в один ряд с лучшими греческими витиями.