преподобный Ефрем Сирин - Собрание творений. Отречение от мира

© Издательство «Сибирская Благозвонница», оформление, 2016

Горесть принуждает меня говорить, а недостоинство мое осуждает меня на молчание, и как болезни сердца насильно заставляют отверзать уста, так грехи мои неотступно требуют, чтобы оставался я безмолвным. Поскольку же с обеих сторон мне тесно, то полезнее изречь слово, чтобы получить облегчение от сердечных моих болезней, потому что душа моя скорбит и глаза мои желают слез. Кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез! я плакал бы день и ночь (Иер. 9, 1) о язвах души моей и об ослаблении огласительного учения, какое преподается в наши дни! Как изъязвлена вся душа моя, и она не знает этого, потому что высокомерие ее не позволяет ей обратить внимание на язвы свои, чтобы уврачевать их!

Одно только есть огласительное учение, преподанное во дни отцов наших, ибо они, как светила, осияли всю землю, пожив на ней среди терний и волчцов – среди еретиков и людей нечестивых, как многоценные камни и дорогие жемчужины. По причине высокого и чистого жития их самые враги сделались их подражателями. Кто не приходил в сокрушение, видя их смиренномудрие? Или кто не изумлялся, видя их кротость и безмолвие? Какой сребролюбец, увидев их нестяжательность, не делался ненавистником мира? Какой хищник и гордец, видя честность их жизни, не изменялся в нравах и не исправлялся? Какой блудник, или оскверненный, увидев их стоящими на молитве, не оказывался вдруг целомудренным и чистым? Кто, в гневе или в раздражении встретившись с ними, не переменялся и не делался кротким? И так они здесь подвизались, а там радуются, потому что и Бог прославлялся в них, и люди от них назидались.

Наше же учение, оставив прямые пути, идет по стремнинам и местам негладким. Ибо нет человека, который бы ради Бога оставил имение и для вечной жизни отрекся от мира. Ни один не кроток, не смирен, не безмолвен. Никто не воздерживается от оскорбления, никто не терпит злословия, но все склонны к гневу, любят прекословить, все ленивы и раздражительны и заботятся о нарядных одеждах, все тщеславны и славолюбивы, все самолюбивы. Приходящий слушать огласительное учение прежде оглашения уже учит, не обучившись – дает законы, не читая еще и по складам – любомудрствует, сам не подчинившись – других себе подчиняет, не приняв приказания – приказывает, не вняв советам других – дает свои уставы. И если стар, то с высокомерием приказывает, если молод – противоречит, если богат – тотчас требует себе чести, если беден – домогается упокоения, если ремесленник – заботится о нежности пальцев. Поэтому, возлюбленные, кто не будет плакать о нашем огласительном учении?

Отрекшись от мира, думаем мы о земном; у нас земледельцы оставили в пренебрежении землю, а почитающие себя духовными привязаны к земле. Или не знаем, братия, на что мы призваны? Не знаем, возлюбленные, ради чего мы пришли? Призваны мы к воздержанию – а вожделеем изысканных яств, пришли ради наготы – а стараемся друг перед другом отличиться одеждой, призваны мы к подчинению и кротости – а противоречим с ожесточением, читая, не понимаем и, слушая, не принимаем слухом.

Если кто на дороге внезапно встретит убийство, изменяется в лице и ужасается в сердце, – а мы, читая, что апостолы умерщвлены и пророки побиты камнями, думаем, что напрасно об этом говорится. И что я говорю о пророках и апостолах? Слышим, что Сам Бог Слово за грехи наши пригвожден к древу и умерщвлен, но смеемся, предаваясь рассеянию. Солнце, не терпя поругания Владыки, изменило светлость свою на тьму, а мы не хотим выйти из тьмы нашей греховности. Завеса храма, нимало не согрешив, разодралась сама собой, – а мы не хотим, чтобы сердце наше пришло в сокрушение о грехах наших!

Земля, приходя часто в страх от лица Господня, колеблется под нами для устрашения нашего, – а мы и этого не убоялись. Города поглощены и селения опустошены гневом Божиим, – а мы и того не устрашились. Солнце не раз и не два омрачалось над нами в полдень, – а мы и этим не приведены в ужас. Воздвигнуты брани персами и варварами, опустошена наша страна, чтобы мы, убоясь Бога, пришли в раскаяние, хотя мы должны каяться не дни только или месяцы, но многие годы, – но и это нас не изменило.

Итак, покаемся, братия, чтобы в грехах своих умилостивить нам Бога! Призовем Его, потому что раздражили Его; смиримся, чтобы возвеличил Он нас; будем плакать, чтобы утешил Он нас; бросим худой навык и облечемся в добродетель, как в одежду, – особенно мы, сподобившиеся этого ангельского жития!

Так, возлюбленные, примем эту меру, это прекрасное и совершенное правило отцов, до нас живших: не сегодня только воздерживайся, а завтра давай обеды, не сегодня только пей воду, а завтра домогайся вина, не сегодня только ходи необутый, а завтра ищи себе башмаков или туфель, не сегодня только носи власяницу, а завтра дорогую ткань, не сегодня только храни простоту, а завтра заботься об убранстве, не сегодня только будь кроток и смирен, а завтра высокомерен и горд, не сегодня только будь безмолвен и послушен, а завтра бесчинен и неуступчив, не сегодня только предавайся плачу и рыданию, а завтра смеху и равнодушию, не сегодня только спи на голой земле, а завтра почивай на мягком ложе. Но удержи для себя одно правило, возлюбленный, по которому мог бы ты благоугодить Богу и принести пользу себе и ближнему. Если будешь сам себя умерщвлять и живешь один, то послушай, что говорит Владыка: И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними (Лк. 6, 31). А если по причине умерщвления плоти тебе всегда нужна услуга других, то берегись делать вред своему ближнему!

Поэтому-то совершенные отцы, утвердившись в оном правиле, начатое ими до самой кончины совершали беспрепятственно, по сорок или по пятьдесят лет не изменяли своего правила, то есть прекрасного и безукоризненного воздержания, соблюдаемого относительно пищи, языка, возлежания на голой земле, смиренномудрия, кротости, веры и любви, которая составляет узел совершенного и духовного назидания, а сверх этого нестяжательности, безмолвия от всего земного, честной жизни, неусыпности и молитвы, соединенной с плачем и сокрушением, а от смеха удерживались, не дозволяя себе даже улыбки; гордость была ими попрана, гнев и раздражение, остыв, не имели в них места, золото и серебро потеряло для них всякую цену, и, одним словом, они очистили себя. Поэтому и Бог вселился и прославился в них, и те, кто их видел, и те, кто только слышал о них, прославляли Бога.

А если кто не очистит себя от всякого лукавого дела, от нечистых помыслов, от порочных желаний, от гнева, раздражительности, зависти, гордыни, тщеславия, ненависти, прекословия, клеветы, пустословия, беспечности (и к чему перечислять мне все теперь поодиночке?) – одним словом, от всего, что ненавистно Богу, и если, отвратившись, не будет держать себя вдали от этого, то не вселится в него Бог. Скажи мне: если бы кто вздумал бросить тебя в грязь, для того чтобы ты навсегда там оставался, то перенес ли бы ты это? Итак, если даже ты, червь, не согласишься терпеть этого, то как же Нескверному, Пречистому, Единому, Святому и во святых почивающему Богу можно обитать в тебе, наполненном таким зловонием?