Реза Аслан - Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама

Учитывая, насколько легко религиозная догма оказалась втянута в противоречие с политической идеологией, каким образом мы можем преодолеть концепцию столкновения монотеизмов, столь глубоко укоренившуюся в современном мире? Очевидно, что просвещение и терпимость весьма важны. Но то, в чем мы отчаянно нуждаемся, – это не столько лучшее понимание религии нашего соседа, сколько более широкое, более полное осмысление самого понятия «религия».

Следует осознать, что религия – это не вера. Религия – это история веры. Это институционализированная система символов и метафор (читайте: ритуалов и мифов), предоставляющая общий язык, на котором сообщество веры может делиться друг с другом своим духовным опытом встречи с Божественным. Религия касается не подлинной истории, а священной. Эта история не проходит сквозь время как река. Скорее она похожа на священное дерево, корни которого глубоко проникают в первозданное время и чьи ветви переплетаются с подлинной историей, не заботясь о границах пространства и времени. Действительно, именно в такие моменты, когда священная и подлинная история сталкиваются, рождаются религии. Столкновение монотеизмов происходит, когда вера, таинственная и невыразимая, избегающая любых категорий, запутывается в корявых ветвях религии.

Перед вами история ислама. Это история, закрепленная в воспоминаниях первого поколения мусульман и систематизированная самыми ранними биографами пророка Мухаммада – Ибн Исхаком (ум. 768), Ибн Хишамом (ум. 833), аль-Баладхури [4] В настоящее время большинство арабистов считают, что правильной передачей будет «ал-». В этой книге мы будем придерживаться традиционного написания «аль-» во всех подобных случаях. – Прим. ред. (ум. 892) и ат-Табари (ум. 922). В основе повествования лежит Священный Коран – собрание божественных откровений, которые Мухаммад получил в течение примерно двадцати трех лет жизни в Мекке и Медине. В то время как Коран по причинам, которые станут ясны в дальнейшем, очень мало рассказывает о жизни Мухаммада (Мухаммад действительно редко упоминается в нем), он неоценим в раскрытии идеологии мусульманской веры в ее зачаточном состоянии, то есть до того, как вера стала религией, прежде чем религия стала институтом.

Тем не менее мы никогда не должны забывать, что как бы незаменимы и исторически ценны ни были Коран и предания о Пророке, они все же основаны на мифологии . Жаль, что это слово, миф, которое первоначально означало не что иное, как рассказы о сверхъестественном, стало рассматриваться как синоним ложности, тогда как на самом деле мифы всегда верны. По своей природе мифы обладают как законным обоснованием, так и правдоподобием. Какие бы истины они в себе ни заключали, они имеют мало общего с историческими фактами. Задаваться вопросами: действительно ли Моисей разделил Красное море, или действительно ли Иисус воскресил Лазаря из мертвых, или действительно ли слово Божие излилось через уста Мухаммада – значит задавать неуместные вопросы. Единственный вопрос, который имеет отношение к религии и ее мифологии: «Что означают эти истории?»

Дело в том, что ни один евангелист любой великой мировой религии не стал бы интересоваться записями своих объективных наблюдений за историческими событиями. Они вообще не записывали наблюдения! Скорее, они интерпретировали эти события, чтобы придать структуру и смысл мифам и обрядам своего сообщества, обеспечив будущим поколениям общую идентичность, общее стремление, общую историю . В конце концов, религия – это по определению интерпретация; и по определению все интерпретации действительны. Однако некоторые интерпретации более разумны, чем другие. И как еврейский философ и мистик Моисей Маймонид отмечал много лет назад, именно разум, а не воображение определяет то, что возможно, а что нет.

То, как ученые составляют разумную интерпретацию определенной религиозной традиции, проявляется в слиянии мифов этой религии со знаниями о духовном и политическом ландшафте, в котором эти мифы возникли. Опираясь на Коран и предания Пророка наряду с нашим пониманием культурной среды, в которой родился Мухаммад и в которой сформировалось его послание, мы можем более разумно восстановить истоки и эволюцию ислама. Это непростая задача, хотя она несколько облегчается тем, что Мухаммад, по-видимому, жил «в полном соответствии с историей», если говорить словами Эрнеста Ренана, и умер невероятно успешным пророком (и именно это его христианские и еврейские хулители никогда ему не простят).

Как только разумная интерпретация возникновения ислама в Аравии VI–VII вв. была сформирована, стало возможным проследить, как революционное послание Мухаммада о моральной ответственности и социальном эгалитаризме постепенно превращалось его преемниками в конкурирующие идеологии жесткой узаконенности и бескомпромиссной ортодоксии, которые раздробили мусульманскую общину и увеличили разрыв между основным течением, или суннитами , и двумя большими ветвями ислама – шиизмом и суфизмом . Несмотря на общую священную историю, каждая группа стремилась развивать собственное толкование Писания, собственные идеи о богословии и законе, а также собственное сообщество веры. И у каждого был разный ответ на явление колониализма в XVIII и XIX вв. Действительно, этот опыт заставил всю мусульманскую общину пересмотреть роль веры в современном обществе. В то время как некоторые мусульмане настаивали на создании национального исламского Просвещения, охотно развивая исламские альтернативы западным светским представлениям о демократии, другие выступали за отделение от западных культурных идеалов в пользу полной исламизации общества. С окончанием колониализма и рождением исламского государства [5] Имеется в виду, очевидно, Пакистан как первое в мире, по мнению автора, государство такого типа политического устройства. в ХХ в. эти две группы усовершенствовали свои аргументы на фоне продолжающихся дебатов в мусульманском мире о перспективах формирования подлинной исламской демократии. Но, как мы увидим, в центре дебатов по поводу ислама и демократии стоит гораздо более значительная внутренняя борьба за то, что получает определение исламской Реформации, которая уже началась в большей части мусульманского мира.

Христианская Реформация не была, как ее часто представляют, столкновением между протестантскими реформаторами и непримиримыми католиками. Скорее, христианская Реформация была спором о будущем веры – жестоким, кровавым спором, который держал Европу в состоянии опустошения и войны более века.

Исламская Реформация не отличается от христианской. Для большей части западного мира 11 сентября 2001 г., которое возвестило о начале всемирной борьбы между Исламом и Западом, стало окончательным проявлением столкновения цивилизаций. Однако с исламской точки зрения нападения на Нью-Йорк и Вашингтон были частью продолжающегося столкновения между теми мусульманами, которые стремятся примирить свои религиозные ценности с реалиями современного мира, и теми, кто реагирует на модернизм и реформаторство, возвращаясь – порой фанатично – к «основам» своей веры.