Джуна Давиташвили - Джуна: сила божественного дара. Целительные картины и произведения

В ней вспыхнула неприязнь к дочери. Тогда она собралась с духом и сказала:

– Я тоже скоро уйду, Юния. Без отца я на этом свете не жилец. Лучше бы ты родилась на другой планете – горе обошло бы нас.

Юния судорожно припала к руке матери, самой дорогой и справедливой.

– Не казни меня, мама! Я сама казню себя. И то, что ты мне сказала, хорошо знаю. Я не могла молчать о том, что велело сказать сердце, сердце природы. И разве ты отказала бы мне в последней милости – пройти и познать все этапы жизни, которая природа дала в удел человеку.

Глаза матери на мгновение расширились, скупая улыбка скользнула по ее губам.

– Нет, не отказала бы, – ведь я мать. А ты?..

Юния молчала. Взгляд ее замер. Губы обрели резкое очертание, будто кто-то прошелся по ним невидимым резцом. Мать поняла: с Юнией что-то происходит. Боясь увидеть нечто страшное, она ушла, чтобы передать разговор с дочерью мужу.

И было полнолуние – время противостояния жизни и смерти, которое особенно чувствовала Юния. Черты лица ее заострялись, тело становилось неподвижным. Она помнила, что это означает, и мысленно видела себя застывающей в камне. После первых горьких признаний матери она почувствовала первые грозные признаки – день ото дня цепенели пальцы, суставы. Это было предупреждение судьбы.

Выхода не было, и Юния старалась не думать об этом. Собственно, выход был, но это значило, что ей придется добровольно отправиться в страну пирамид и золотых песков и навечно слиться с загадочным Сфинксом. При мысли об этом она замирала, и взгляд ее застывал. Час выбора неотвратимо приближался…

Когда мать вернулась в комнату, Юнии там не было. Ее не оказалось ни во дворе, ни на улице, не нашли ее ни в лесу, ни в горах.

Тогда отец послал мать домой, а сам отправился на заветный холм, чтобы побыть наедине. Но едва он ступил на холм, голова его сама собой повернулась в сторону края пирамид.

Неведомая сила сорвала его с места и толкнула на старую, размытую дорогу. Он шел и шел по ней, и по мере удаления от родных мест дорога теряла очертание, а он свой облик. Со стороны здоровый виноградарь мог показаться теперь древним пилигримом. У подножья пирамид он ощутил себя почти гномом. Заглянув внутрь одной из пирамид, отец увидел саркофаг и плиту с непонятными письменами. Когда он подошел к Сфинксу, плечи его распрямились, он поднял голову и стал пристально всматриваться в лицо Сфинкса. В застывшем камне возник бесконечно дорогой облик дочери.

Старик упал перед ним на песок и воздел руки к небу, слезы покатились из его глаз, из груди вырвался стон: «Ее любовь спасла нам жизнь! Напрасно искать Юнию там, где ее никогда не будет. Ее любовь опередила нашу смерть и обрела вечность».

С каждым днем, отсчитывающим время, прошедшее с тех пор, как умер отец Юнии, мать становилась все печальнее. Сердце ее ссыхалось от жалости и боли, и удары его становились все медлительней.

И снова в жизни Юнии настал страшный и горестный день. Мать созвала всех своих детей и сказала:

– Вы молоды. И вы принадлежите жизни. Жизнь зовет вас. Ваше место – здесь, на земле, а мое – там, рядом с вашим отцом. Будьте счастливы…

Мать похоронили на том же самом кладбище, что и отца, и могилы их были совсем рядом.

Такова была последняя воля родителей Юнии.

Чувства невосполнимой утраты не оставляли Юнию, и тогда ноги сами несли ее на кладбище. Подолгу сидела она там. И временами ей начинало казаться, что она ощущает присутствие матери и отца, посылающих сюда, на землю, весточку из своего дальнего далека.

Однажды, сидя на каменной плите, Юния задремала, или, может быть, ей так только показалось, ибо сон ее не был похож на все остальные когда-либо виденные ею сны. Пожалуй, лишь одно отличало этот сон от привычной реальности – его яркость и красочность.

…Перед Юнией стоял отец. Стоял и ласково улыбался. Он был совсем как живой.

Однако Юния ясно отдавала себе отчет в том, что отец ее давно умер, и теперь спокойно ждала, что будет дальше.

А отец тем временем заглянул Юнии прямо в глаза и сказал:

– Иди за мной, дочка, иди…

И Юния беспрекословно последовала за ним, успев отметить про себя, что отец сейчас удивительно похож на Сардиса.

Сначала они шли по какому-то узкому ущелью, превратившемуся вскоре в извилистую каменистую дорогу, которая вывела их на большое гладкое плато.

По многим явным, но трудно выразимым приметам Юния поняла, что сейчас они находятся где-то в самом эпицентре Земли, в сферах ее ядра.

Глубина времени здесь – на этом плато – была столь же непредставимо велика, как и глубина пространства. Это было уже правремя и праистория. И все события, происходившие здесь, имели вечный смысл и вечное значение.

В конце плато высились скалы. За ними виделась цепь покрытых снегами гор. Еще ни одному человеку не удалось подняться на их вершины, недоступные даже небесным птичкам. Пики этих гор пронзали небо насквозь, как кинжалы, и далее гордо и одиноко высились в полной, ничем не оживляемой пустоте.

Картина эта была настолько загадочна и величественна, что Юния почувствовала: должно произойти нечто необыкновенное. И она посмотрела вперед, стремясь прочитать в увиденном свою судьбу. Перед ней, образуя треугольник, стояли три высоких скалы. На первый взгляд они были совершенно одинаковыми. Но средняя – та, к которой отец вел сейчас Юнию, оказалась выше и шире других.

Когда они подошли уже совсем близко к скале, отец резко взмахнул рукой, будто отодвигал невидимую завесу. И Юния с необычайной ясностью и остротой вдруг увидела и себя, и отца со стороны: они, двое людей, стояли в глухой глубине Земли, у подножия скалы и во все глаза смотрели вверх – на выложенный разноцветными камнями портрет женщины, высеченный на склоне скалы.

Женщина была будто живая и, казалось, ничто не ускользает от проницательного взгляда ее темных глаз – ни волнение Юнии, ни мудрое спокойствие ее отца.

Женщина пристально смотрела на них. Юния вдруг почувствовала, что видит сейчас все – и себя, и отца, и скалы, и горы, и плато – ее глазами, и на какое-то краткое мгновение она явственно ощутила свою первозданную связь с ней. И начала разглядывать изображение на скале, узнавая и не узнавая его одновременно.