Максим Толмачёв - Урга и Унгерн

Дверь юрты была распахнута, фон Унгерна внутри не было. Снаружи ощущалась какая-то утренняя оживленная суета многочисленных людей. Я приходил в себя, понимая, что спал. Сердце еще громко колотилось в груди, но дыхание уже немного выравнивалось. Выйдя из юрты, увидел множество монахов с мотками разноцветных флагов. Все готовились к Майдари Хуралу, который должен был пройти послезавтра, во время полнолуния пятнадцатого лунного летнего месяца. С трудом натянул обувь, ноги отекли после долгой дороги, и их пришлось впихивать в сапоги с ощущениями неприятными и болезненными. Запахи, которые разносились по воздуху, говорили о том, что где-то рядом варят мясо и чай.

Храм возвышался над монастырским селением; судя по монотонному пению и далеким звукам труб, там проводилось утреннее богослужение.

– Алексей Васильевич, доброе утро! – знакомый голос заставил меня вздрогнуть, задумчивость и остатки сна исчезли вмиг. Я повернулся на голос и увидел барона Унгерна в монашеском багровом одеянии, с четками в руках и широкой улыбкой на лице. Думаю, он наслаждался произведенным на меня впечатлением.

– Здравствуйте, Роман Федорович, непривычно видеть вас без формы, да еще и не при оружии. Кто это вас так нарядил?

– Долгая история. Вы вчера изволили заснуть, а мне не спалось, я вообще мало сплю, а в новых местах и подавно. Чтобы с боку на бок всю ночь не ворочаться, решил прогуляться… А вы знаете, что всю неделю в здешнем храме ночные службы?

– Вы на службе в храме ночь провели?

– Ну не всю ночь, – фон Унгерн отвел глаза, и улыбка ушла с его лица. Какое-то время он молча смотрел в пространство перед собой, а потом в свойственной ему манере резко перевел тему разговора в совершенно другое русло. – Пойдемте пить чай! – И, развернувшись, не дожидаясь ответа, двинулся в сторону костра, где уже собрались монголы, очевидно, помогавшие в службе монашескому братству.

– Да, конечно, вот только умоюсь, – ответил я вслед барону. Уверен, моих слов он не услышал.

Невдалеке от монастыря через всю долину текла река. Русло ее было довольно широким. Весной река была, пожалуй, многоводной, но в этот летний месяц ее можно было без труда перейти вброд. Вода чистая и холодная, она бодрила, освежала и была настолько вкусна, что ее хотелось пить еще и еще. Солнце поднялось уже достаточно высоко, но мелкие камни вдоль русла были еще мокры от утренней росы. До меня донеслись бой барабанов и гул длинных монастырских труб, оповещавших либо о начале праздника, либо о прибытии влиятельного гостя. Я поспешил к храму.

Рядом с юртой, в которой я спал, стоял зеленый автомобиль марки фиат, хотя могу и ошибаться. Вокруг юрты теперь толпился народ, у входа в нее появилась черная кошма, а перед дверями стояла охрана с винтовками. Все это могло означать, что Джа-лама приехал из Хойморского монастыря сюда в Дэчинравжалин. Насколько мне было известно, после дороги он гостей не принимал, а это означало, что до вечера можно смело заниматься своими делами. А какие тут свои дела? Я пошел к костру, чтобы перекусить и попить чаю, и, разумеется, встретил там фон Унгерна.

Барон имел деятельный вид, пытался со своим небольшим запасом слов и богатым арсеналом жестов объясняться с монголом, в котором я узнал секретаря Джа-ламы, имя, к сожалению, уже и не вспомню. Опознать смог по главному его признаку – очкам без стекол, которые тот носил не снимая, считая их символом учености. Свои очки я оставил вместе с пальто в юрте Джа-ламы, но в дневное время я видел тогда еще очень даже неплохо, потому не стал тревожить хозяина юрты по таким пустякам.

Секретарь тоже меня узнал по прошлым встречам, он славился изумительной памятью на лица. Вместе с секретарем меня наконец заметил и барон, он радостно замахал свободной рукой, приглашая к костру. В другой руке он умудрился держать одновременно и чашу с тем напитком, который называется монгольским чаем, и четки, которые появились у него вместе с монашеским одеянием.

– Алексей Васильевич, вас мне бог послал! – Унгерн широко улыбался, хитро сощурив правый глаз. Вид при этом имел заговорщицкий. Его усищи и рыжая многодневная щетина на лице делали его несколько старше своих лет, однако резкие движения и энергия, присутствовавшая во всех его действиях, напоминали о том, что он молод и полон сил.

Я поклонился секретарю и поздоровался с ним по монгольскому обычаю. Поинтересовался, как прошла поездка и каково здоровье добродетельного Джа-ламы. После короткой ритуальной части улыбнулся барону, который завороженно смотрел на нашу беседу, как мне показалось, стараясь запомнить слова и жесты, чтобы воспроизвести их при подвернувшемся случае. Учеником он был способным, полученные знания в монгольском использовал охотно и без комплексов.

– Чем же я могу вам помочь, Роман Федорович?

– По части перевода можете! Я так понял, что этот «сокол без стекол» – чиновник Джа-ламы или кто-то из его свиты, так как в авто сидел рядом с ним. Вот хотел побыстрей на встречу напроситься, а то, боюсь, охотников и без меня предостаточно. Видали, сколько народу у юрты набралось? Может, этому денег дать, чтобы все устроил деликатно? – Унгерн едва заметным движением глаз указал на секретаря.

– Не стоит, поверьте. Вечером нас примут. Сначала я улажу все дипломатические дела, а потом походатайствую за вас. Джа-лама охоч до новых знакомств и непременно с вами пообщается.

– А вы поможете мне с переводом? – Унгерну удалось произнести фразу таким образом, что было непонятно, вопрос это или все же утверждение.

– Я с удовольствием поприсутствую, однако по-русски Джа-лама говорит немногим хуже нас с вами, так что переводчик вам не понадобится.

Секретарь откланялся и покинул нас с бароном, а мы, поев вареной баранины, провели для себя небольшую ознакомительную экскурсию по монастырю. Унгерн всем живо интересовался, хватал за одежды лам и требовал от меня перевести то одно, то другое. Я уже начал подумывать о том, как бы поделикатней отделаться от навязчивого и деятельного барона, но неожиданно прибежал секретарь и попросил нас следовать за ним в юрту Джа-ламы.

Правитель Кобдо восседал на главном, дальнем от входа в юрту месте и был обложен многочисленными подушками. Позади него стоял дорожный сундук, которого еще вчера в юрте не было. Хозяин юрты был почтенного возраста, имел квадратное лицо, седые, почти всегда сдвинутые брови, а его массивная нижняя челюсть в моменты задумчивости выдвигалась вперед, что вместе с другими чертами придавало Джа-ламе вид свирепый. Под мышкой был закреплен маузер, с которым он не расставался почти никогда. По правую руку от правителя Кобдо сидел древний старец в диковинной шапке, обвешанный сотнями амулетов, в руках он держал четки с бусинами из птичьих черепов. Как я понял, это был личный гадатель Джа-ламы. Больше в юрте никого не было. Секретарь проводил нас лишь до порога, откланялся и, пятясь задом к дверям, исчез. Я, войдя, поклонился хозяину юрты и произнес соответствующие приветствия. Барон удивил меня тем, что довольно точно повторил приветствие и тоже низко поклонился, приложив руку к сердцу. Нам было предложено прилечь за импровизированный стол, представлявший собой просторную кошму с большим блюдом мяса посредине. Взяв из центра блюда вареную баранью голову, Джа-лама вынул из нее глаз. Он приподнялся, обошел нас сбоку и, подойдя к барону, поднес к его рту угощение. Барон все сделал правильно, он открыл рот и позволил правителю вложить туда вареный глаз, после чего, не поморщась, прожевал его и сглотнул. Джа-лама вдруг неожиданно для всех громко захохотал, похлопал Унгерна по спине влажной от жира рукой и, вернувшись на свое место, начал беседу. Говорил он с характерным степным акцентом, слова подбирал вдумчиво, речь его была неспешна, изобиловала паузами, которые никто из собеседников не смел нарушать.