Мария Роттер - Черно-белое Рэй-Ки

Странно было видеть в таком скромном доме такой «нескромный» предмет. Интересно, кстати, куда Сэнсэй прятал клинок, когда уходил из дома. Дверей нет, запоров нет, «приходи, кто хочешь – бери, что вздумается».

– Здесь никто никогда ничего не возьмет, особенно вещь, подобную этой, – заговорил наконец Сэнсэй. – Здесь мало людей, все всех знают, все знают меня, знают этот меч (интересно, почему меня не удивило, что он говорит о мече как о своем друге или родственнике, причем старшем). Всем известно, что это мой фамильный меч, который все равно вернется ко мне. Его уже пытались уносить. И не раз.

– И что?

– Сам видишь, он снова висит на стене.

– Что, сам пришел обратно?

– Ну, не совсем сам и не всегда сразу. Но возвращался всегда. Ладно, можешь его погладить, если интересно.

– А разве можно?

– Почему нет? – равнодушно ответил он и отвернулся.

По поводу «почему нет» я знал японскую притчу. Была она красивой и достаточно длинной, но суть ее сводилась к следующему:

«Однажды, когда мастер чайной церемонии шел по улице с подносом, уставленным чашками и баночками с чаем, на него случайно налетел подвыпивший самурай. Поднос упал, чашки разбились, а порошок чайного листа просыпался на рукав самурая.

Пытаясь счистить порошок с кимоно самурая, мастер случайно задел рукоять его меча.

– Ты коснулся моего меча! – возмутился самурай. – Удар по лицу, и тот был бы меньшим оскорблением. Я вызываю тебя на поединок.

В результате этих событий мастер опоздал к своему ученику, и тот спросил, где мастер задержался. Узнав о том, с кем мастеру предстоит драться, он сказал:

– Можешь считать себя покойником. Твой противник сильный боец и не прощает оскорблений.

Вечером чайный мастер зашел в гости к своему другу – кузнецу, ковавшему мечи, рассказал ему историю с самураем и попросил продать меч.

– Если ты действительно собрался умирать, – сказал ему кузнец, – то зачем же тебе умирать как новичку, впервые взявшему в руки меч? Лучше умри тем, кто ты есть, – мастером чайной церемонии.

Послушав мудрый совет кузнеца, мастер оправился к дому самурая и пригласил того зайти перед поединком на чайную церемонию.

Готовясь к последней в своей жизни церемонии, мастер подмел дорожки в саду и подстриг кусты около чайного домика. Подготовил приборы и расставил цветы. Надел свое лучшее кимоно, перед тем его тщательно почистив.

Едва зайдя в сад, самурай спросил:

– Хочешь предложить выкуп, чтобы я отказался от поединка?

– Нет, – ответил чайный мастер. – Я понимаю, что вы должны получить удовлетворение. Но я прошу вас позволить и мне в последний раз получить удовлетворение от своей работы.

Самурай не понимал, к чему все это, но возражать не стал. Внутри маленького чайного домика было уютно и спокойно, пахло цветами и чаем. Снаружи, из сада, доносился шелест листвы и журчание ручья.

Сам мастер был исполнен спокойствия и достоинства. Движения его были плавными и уверенными. Несмотря на то, что ему вскоре предстоял поединок, в котором он неминуемо должен был погибнуть, он сохранял полное спокойствие и непоколебимую сосредоточенность.

Самурай смотрел на церемонию, как зачарованный.

– Благодарю вас, – произнес чайный мастер, завершив церемонию. – Теперь я готов к поединку…

– Но теперь я не готов, – неожиданно сказал самурай. – Я никогда не видел такой твердости духа перед схваткой. Я всю жизнь провел в боях, но даже я сегодня нервничал, хотя был уверен в своей победе. Вы же не только сохранили полное спокойствие, но смогли передать его мне. Понимаю, что я недостоин, но прошу вас быть моим учителем. Я хочу научиться искусству чайной церемонии, чтобы обрести уверенность и спокойствие, которых мне так не хватает».

Сказка эта, хотя и заканчивалась хорошо, тем не менее содержала прозрачный намек: «Даже случайно не нужно без спросу хвататься за чужие вещи». Тем более, за такие, как фамильный японский (хотя кто мне сказал, что это Япония: возможно, это мне просто кажется, я же сплю) меч. Ведь их национальная склонность к мечам – вещь достаточно известная даже в России. Например, мне раньше казалось, что всем знакомое восклицание «Японский городовой!» – это не более, чем эвфемизм, никакого отношения ни к Японии, ни к ее полиции не имеющий. Просто удачное сочетание звуков: когда человек протяжно произносит первый звук, то кажется, что он вот-вот матерно выругается.

Однако недавно я узнал, что (может, и это легенда) такое восклицание связано с пребыванием цесаревича Николая (в будущем – царя Николая II) в Японии в апреле 1891 года. Когда наследник российского престола и его дружки своим неумеренным весельем нарушили правила поведения в городке Оцу, местный полицейский (находясь в своем полном праве) без долгих разговоров ударил цесаревича мечом по голове. К счастью, меч был в ножнах, так что цесаревич отделался лёгким испугом. Но с тех пор склонность японцев к ношению и применению меча стала в России хорошо известна.

Кстати, рассматривать меч мне уже не очень-то хотелось. Гораздо более интересно было выглянуть во двор. Снаружи дома шла неширокая галерея, с которой открывался вид на самый настоящий сад камней, представлявший собой ровную площадку, засыпанную мелкой галькой, поверх которой хаотично были набросаны крупные неотесанные камни.

Хаотичность, как я знал, была кажущейся, сродни беспорядочности хорошо продуманной женской прически, создание которой требует не одного часа работы умелого парикмахера. Так что «бардак» этот был очень хорошо продуман и организован. Конечно, я читал про сад храма Рёан-Дзи, созданный в XVI веке. Сад этот состоит из пятнадцати камней, из которых один остается всегда спрятан от наблюдателя за другими камнями. Иногда, правда, возникает впечатление, что видны все 15 камней, так как отдельные камни (из-за своей неправильной формы) воспринимаются как два. Считается, что увидеть сразу все 15 камней может только «просветленный». Нормальный же человек может наблюдать все камни одновременно, только посмотрев на сад сверху (заказал вертолет – и не надо никакого просветления).

Неожиданно Сэнсэй оказался рядом со мной. То ли я так увлекся созерцанием, то ли он так мягко двигался. Хотя второе вряд ли: был он немолод и грузен. А может и не «вряд ли»: дышал он совершенно бесшумно.

– Конечно, это красиво. Но все мертвое. Раньше у моих предков здесь был сад цветов. Вот это было красиво. Думаю, ты такого никогда не видел. А я еще успел застать – в детстве. Потом семья обеднела, а сад цветов требует большого ухода и очень умелого садовника. Так что теперь вместо цветов – камни. Но зато все это я полностью спланировал и построил сам.

Вдруг он резко, без перехода, перешел к делу: