Лисси Мусса - То ль меня склюет Петух, то ли я его. Умеете ли вы читать сказки с пользой для себя?

Но это были уже мелочи жизни. Она с упоением изучала расписания авиакомпаний, заказывала билеты, чистила перышки и выбирала для нас подарки.

И почему-то местная чиновная братия стала затягивать с выдачей карточки, потому что выяснилось, что зарегистрирован их с Феликсом брак неправильно: у нее не было приглашения невесты, и никто не получал разрешения королевы (ведь Бельгия – королевство) на брак с иностранкой, поэтому брак какой-то сомнительный.

И брак был заключен через неделю после того, как у нее уже закончилась туристическая виза, по которой она въезжала в страну И дотошные чиновники копали бумажки, в надежде выкопать еще что-нибудь крамольное. Голосок издевательски бубнил мне в уши:

Апельсинка опять сникла, и теряла надежду…

– Не смей раскисать! Сейчас что-нибудь придумаем! – я ворчала на нее, но у меня у самой опускались руки. Опускались руки… Опускались руки…

– Апельсинище! Немедленно мне скажи – что значит, когда руки опускаются? У меня в голове вертится что-то, но не могу схватить – ускользает образ! Вот смотри: наши руки были подняты, а потом плавно опускаются… Я точно знаю, что это хорошо, но почему хорошо, не могу сообразить…

– Это значит, что мы перестали сдаваться! – обрадовалась Апельсинка. – Потому что нашли выход.

– Отличная идея! Ты гений! Это надо большими буквами, да на главной площади, чтобы всем было видно:

ЕСЛИ У НАС ОПУСКАЮТСЯ РУКИ —

ЗНАЧИТ, МЫ ПЕРЕСТАЛИ СДАВАТЬСЯ!

Точно! Я же говорила – русские не сдаются!!!

Значит, делаешь так: ищешь ВЫХОД.

Любой.

В ближайший ВЫХОДной день.

И находишь, естественно.

Можно еще дополнительно лыжи навострить, но это уже крайняя мера, я думаю, и без нее обойдемся.

– А я думаю, что не обойдемся! – заявила Апельсинка. – Я думаю, что нам вострые лыжи очень надобны! Хотя бы одна лыжа такая. В качестве стимула для чиновников.

– Какой им стимул от твоей лыжи? – удивилась я, и тут же сообразила: стимул – это заостренная (вострая) палка (лыжная?) для погонки волов. Ура! Все срослось!

– Точно! – я даже запрыгала от восторга. – Это суперстимул получится! Вострой лыжей такой шикарный тычок в бочок получится – вот они запрыгают тогда, твои бумагомараки!

Благо, у Апельсинки руки были золотые и к инструменту любому приспособленные, поэтому ей не составило труда из придорожной ветки изваять изящную лыжу и заточить ее кончик как иголку. С этим девайсом она отправилась в городскую управу, и – о, чудо! – ей немедленно выдали все бумаги! Выход, кстати, обнаружился также волшебным образом: она нашла эту табличку на двери, которая ВЫХОДила из их дома во двор. Над ней как раз и была укреплена небольшая латунная табличка с надписью «EXIT».

Ах, Москва моя, город-хризантема! Он распускается из центра, как бутон, открывая все новые и новые улицы, улочки, проспекты, переулочки…

Загадка этого города в том, что будет тебе такой, каким ты его хочешь видеть. Хочешь город-оркестр – и ты будешь купаться в море звуков, грохота, звона и плеска, а если хочешь – это будет тишина, когда ни звонка, ни крика, ни полслова… Это будет город-картина, и город-офис, город-вокзал и город-театр, город-мальчик и город-девочка… выбирай!

Мы с Апельсинкой выбрали город-кафе. Везде нам находились уютные уголки для разговоров, везде под рукой была чашка кофе, и присутствовала ненавязчивая музычка, и запах вкусноты разливался вокруг…

Работа кипела, проект наш расцветал. Апельсинка моталась на завод – варить цветное стекло, тиранила рабочих, которые готовили арматуру для витража, ночами отрисовывала новые свои грандиозные идеи, и заказчики только крутили головами и щелкали языком от величия дизайнерской мысли, но денег не жалели, и поэтому работа бежала к завершению, как резвая лошадка.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как работают со стеклом художники витража, но это зрелище не для слабонервных. Апельсинка в комбинезоне скакала по бетонному подвалу среди ящиков с разноцветными стеклянными блинами – это была смальта, из которой набираются витражи. Она выхватывала из ящика очередной блин, прикидывала что-то в уме, и несла его на плаху. Там, на каменной плахе, она острым молотком откалывала куски стекла, придавая блину нужную форму, и осколки стекла со свистом носились в воздухе, и находиться здесь без пуленепробиваемого комбинезона было опасно. Но я не могла удержаться, и почти ежедневно совала свой нос в мастерскую, потому что здесь было на что посмотреть! Даже мусор был изумительно красив! Представьте себе сундуки с сокровищами, с драгоценными камнями, переливающимися всеми цветами мира! А здесь этим богатством был усеян весь пол, и в углах к концу дня лежали громадные кучи самоцветных огней, искрящиеся в ярком свете ламп. С моими вороньими наклонностями я бы вообще зарылась по самые ушки в эти блестяшки, но они были очень острые и колючие, и пальцы мои уже на второй день были изрядно порезаны и поцарапаны. Но я все равно не могла оторваться от смальтовой крошки.

А потом был триумф!

Мы сдавали объект, и восхищенная публика аплодировала стоя! И был роскошный пикник в загородной резиденции, и очень приятные подарки от заказчиков, и море новых предложений. Но настала пора прощаться – Апельсинка возвращалась в Европу, Феликс настаивал – он уже рыдал в телефон ежевечерне, и близился Новый год – момент, когда семья просто обязана быть в сборе!

– Ты же завянешь там от скуки! – я была в отчаянии, представляя, как Апельсинка снова окажется в своей бельгийской клетке – стиснутая чайка со сложенными крыльями.

– А здесь я замерзну в снегу! – хихикала Апельсинка, и руки ее летали над клавишами, и в бурных звуках рояля мелькало танго поздней осени. А мне чудился сквозь эти звуки тихий смешливый голос, напевающий под дробь декабрьского ледяного дождичка, стучащего по карнизу, слова о бедной девочке Марусе, плачущей в крохотном городке…

Она прилетела к мужу в понедельник. Феликс был счастлив и не отрывался от нее три дня, все заглядывал ей в глаза, целовал и гладил волосы. А в пятницу они снова пошли вечером в бар, и снова гррохотала музыка, и к часу ночи нализавшиеся посетители кривлялись на стойке бара, а Апельсинка сидела в уголке, зажав уши и глотая слезы, и вспоминала незатейливую песенку, которую я ей спела напоследок, потерзав гитару неумелой рукой:

Но не все так печально, как кажется. В кладовке у Апельсинки в дальнем углу стоит свернутая в трубу ковровая дорожка, и в нее вставлен бумажный рулончик – кусочек ватмана с надписью «Малая Спасская». Да и про Оружие Убеждения Оглушительной Силы тоже не следует забывать, не так ли?