Вольф Мессинг - «О, возлюбленная моя!». Письма жене

В твое отсутствие, дорогая моя, просто не могу сидеть сложа руки. Чувствую себя обязанным тоже что-то делать для обустройства нашего гнездышка. Договорился с мастером, который сделает нам антресоли и подправит двери, чтобы они легко открывались и закрывались. Мастер хороший, умелый. Антресоли он еще не сделал, но зато избавил нас от скрипучего пола в коридоре. Другие говорили, что скрипит не верхняя доска, а те, что под ней, и, значит, нужно переделывать пол во всем коридоре, а этот вбил два клинышка, и пол сразу перестал скрипеть. Даже если подпрыгнуть, все равно не скрипит. Разве не радость? Если он сделает то, за что взялся, так же хорошо, то попрошу его переделать оконную раму на кухне. Ирочка говорит, что окно трогать не стоит, зимой, мол, так и так надо затыкать и заклеивать, но я считаю, что окна должны быть в порядке и дуть из них не должно. Так что видишь – я тоже стараюсь сделать что-то по хозяйству. Жалею, что не унаследовал практической сметки моего отца, да будет благословенна его память. Вот уж был практический человек! Его практичностью восхищались в Гуре-Кальварии все – и евреи, и поляки, и даже единственный немец, аптекарь Пассендорфер. Да, моей матери достался практичный муж, а тебе, дорогая моя, непрактичный. Но я стараюсь исправить этот свой недостаток. Вот подумаю и к твоему возвращению сделаю еще что-нибудь.

Не обижайся на то, что я ворчу, драгоценная моя! Я ворчу не в упрек тебе, а, если так можно сказать, – в похвалу. Мне тоскливо без моей любимой женушки, я скучаю, мне жаль тебя, которая вынуждена добывать этот гарнитур далеко от дома, да еще с такими мучениями, я жалею, что не поехал с тобой, хотя понимаю, что был бы тебе обузой и, кроме того, ты бы тогда беспокоилась насчет Ирочки. Закрываю глаза и пытаюсь представить себе этот гарнитур, стоящий в нашей квартире, но не могу этого сделать. И когда ты вернешься, тоже не могу увидеть. Чувствую только, что задержишься ты в Киеве дольше обычного.

Любимая моя, спасибо тебе за все, что ты делаешь для нашего счастья и благополучия! Нет слов, какими бы я мог выразить свою радость по поводу того, что у меня есть ты. Когда ты станешь нервничать из-за этих бесконечных «приходите завтра», вспомни, что у тебя есть любящий муж, который с нетерпением ждет твоего возвращения.

Люблю тебя, люблю тебя безмерно, милая моя!

Целую, скучаю, жду.

Твой В.

Аида, любимая моя!

Было бы проще дождаться твоего возвращения и рассказать о случившемся, но гнев кипит во мне, и я испытываю потребность выговориться немедленно. Но кому, кроме тебя, я могу доверить такое? Поэтому сел писать письмо.

Любимая! Ты, конечно же, помнишь, как в апреле я рассказал тебе, что увидел упавший в Сибири самолет. И помнишь, что мне ответили из управления Аэрофлота: такого рейса не существует! Что ж – если я увидел катастрофу самолета, которого не существует, то, значит, я ошибся. Я назвал точно время и место, люди проверили расписание и не нашли такого самолета, который именно в это время летел из Новосибирска в Москву. Я отчетливо видел, как этот самолет вылетал из новосибирского аэропорта, и знал, что он летит в Москву. Ты знаешь, любимая, что я ошибаюсь редко. Катастрофу я видел очень отчетливо, как будто сам находился рядом. Такие видения никогда не бывают ошибочными. Я подумал, что мог ошибиться только во времени, потому что точное время – самое слабое, если так можно выразиться, место в моих видениях. Я попросил обратить особое внимание на все рейсы, которые будут вылетать из Новосибирска в Москву во второй половине ноября. Меня заверили, что это будет сделано. Но позавчера вечером, едва вернувшись домой с прогулки, я увидел упавший самолет. Та же самая картина, которую я видел в апреле месяце. С одной только разницей. Тогда это было будущее, а теперь прошлое. Самолет упал на самом деле. В тот день и час, который я предсказал! В том же месте! И он на самом деле летел из Новосибирска в Москву! [53]Ночь с субботы на воскресенье я не спал. В воскресенье пытался связаться с управлением Аэрофлота, но дежурный не стал со мной разговаривать. Сегодня утром я явился в управление и заявил, что никуда не уйду до тех пор, пока меня не примет Жаворонков [54]. Он меня не принял, принял его заместитель. Оказалось, что о моем предупреждении все забыли. Посмотрели, что нет в расписании такого рейса, и решили, что Вольф Мессинг несет чушь! В результате погибли двадцать три человека! Двадцать три! Для того чтобы они остались живы, нужен был сущий пустяк – сообщить в Новосибирск, чтобы в такой-то день в такое-то время не разрешили бы вылет самолета в Москву! Что стоило дать такое распоряжение? Я сказал, что все, кто мне не поверил, – убийцы, потому что они виноваты в гибели людей. В напрасной нелепой гибели в мирное время! Может, и не стоило говорить так резко, но меня просто душила злость. Мне обещали, что впредь к моим предупреждениям будут относиться с огромным вниманием, но что толку подкладывать под курицу вареные яйца? [55]Двадцать три человека погибли, их лица перед моими глазами, и их уже не вернуть.

Когда мне не верят во время выступлений – это пустяки. Пусть не верят, от этого нет никому вреда, кроме самих неверящих. Они наживут себе головную боль, пытаясь разгадать секрет «фокусов» Вольфа Мессинга, только и всего. Но как не верить мне, когда речь идет о катастрофах? Здесь же лучше перестраховаться, но все равно принять меры! В управлении я обвинял других, а по возвращении домой начал обвинять себя. Сам я тоже виноват, потому что был недостаточно настойчив. Надо было поднять такой шум, чтобы небу жарко стало! Надо было потребовать, чтобы было дано распоряжение в Новосибирск! В конце концов, надо было внушить дать такое распоряжение! Если люди не понимают меня в таком серьезном вопросе, когда речь идет о многих человеческих жизнях, то нужно не убеждать их, а загипнотизировать. В следующий раз непременно так и сделаю, но дай Бог, чтобы не было этого самого следующего раза!

Вот написал тебе письмо, и сразу же полегчало. Как будто камень с души свалился. Как будто я поговорил с тобой и услышал твое доброе: «Не переживай, милый». Ах, любимая моя, драгоценная моя Аидочка! Что бы я делал без тебя? Моя жизнь до встречи с тобой сейчас кажется мне каким-то блеклым сном. Люблю тебя, милая моя, люблю так, как еще никто никогда никого не любил! Мысленно переношусь к тебе в Серпухов, обнимаю тебя, целую, глажу твои шелковистые волосы, вдыхаю твой запах! Я безмерно счастлив любить тебя и счастлив быть любимым тобой!

Письмо это отправлять не стану. Какой смысл отправлять, если завтра ты уже будешь дома. Но и рвать его тоже не стану. Мне будет слишком трудно еще раз рассказывать тебе об этом, потому что придется пережить весь этот кошмар заново. Нет уж, лучше ты прочтешь то, что я написал. Непременно сохрани это письмо и дай мне прочесть его, если когда-нибудь в будущем я буду недостаточно настойчив в подобных ситуациях (пусть они никогда не повторятся).