Вольф Мессинг - «О, возлюбленная моя!». Письма жене

Ты – моя единственная отрада. Ты – половинка моей души, которую я нашел так поздно! Мой дар издевается надо мной, иначе я этого назвать не могу. Я вижу далеко, но не вижу близко. Вижу грандиозные события, но вот мое будущее и будущее моих близких часто остается для меня непостижимым. В те редкие минуты, когда я не думаю о тебе, я думаю о тех, кто остался там [20]. Пытаюсь установить с ними контакт, но ничего не получается. Так же было и с тобой. Я начал предчувствовать нашу встречу уже здесь [21]. Ах, если бы я мог знать о ней двадцать лет назад или раньше! Тогда бы мы уже двадцать лет были бы вместе. Лишних двадцать лет счастья отняла у нас судьба! Но я благодарен и за то, что у нас есть. Ведь могло ничего не быть. «Немножко все же лучше, чем ничего», – говорили торговцы в Гуре, когда торговля шла не очень хорошо. Встретив тебя, драгоценная моя, я понял смысл поговорки: «Жена делает мужа господином». Да, это так, ведь мужчина без женщины одинок и слаб.

Но пора рассказать о месте, в котором я отдыхаю. Я же знаю, драгоценная моя, как тебя интересуют детали. Абастумани, как я уже написал, захолустная дыра. Воздух здесь хорош, вода [22]гадкая на вкус, но говорят, что она очень полезна. По рекомендации врачей я выпиваю три стакана в день. Ты напрасно предостерегала меня, чтобы я не увлекался здесь вином, дорогая моя. То, что здесь называют вином, у нас дома называли уксусом. Жуткая кислятина! Причем местные пьют ее вместо воды. Воду здесь пьют только дети. Я попробовал вино в трех местах и пришел к выводу, что везде один и тот же уксус. Могу себе представить, какой у них здесь уксус. Наверное, похож на царскую водку! [23]

Городок маленький, населения гораздо меньше, чем было у нас в Гуре (сейчас, наверное, в Гуре меньше, чем здесь), но на первой же прогулке я встретил еврея. Это местный фотограф. Он коренной местный житель. Его предки поселились здесь в незапамятные времена, после завоевания Иерусалима Навуходоносором. Нам пришлось разговаривать по-русски, иначе мы друг друга не понимали. Фотограф не узнал меня, и в этом мое счастье – есть хотя бы один человек, с которым можно спокойно поговорить.

В санатории я сделал все так, как советовала мне ты, драгоценная моя. Сразу же пошел к главному врачу и попросил хранить в секрете то, что здесь отдыхает Вольф Мессинг. Я всем представляюсь как Владимир Григорьевич. Главный врач пошел мне навстречу, но в горсти чищеных орехов всегда найдется скорлупа. Меня узнал один из отдыхающих, инженер из Куйбышева. Он был на моем выступлении и хорошо запомнил меня. Хуже всего то, что прежде, чем поговорить со мной, он рассказал обо мне всему санаторию. Если бы он сперва подошел бы поздороваться со мной, то я бы внушил ему, что он ошибся. Но как внушить всему санаторию? Уже и в городе на меня начинают оглядываться. Не сегодня, так завтра мой приятель-фотограф тоже узнает, кто я такой, и начнет спрашивать, в каком году его дочь выйдет замуж. Он только об этом и думает.

После завтрака я быстро ухожу на процедуры, после обеда, не заходя к себе, ухожу, точнее – убегаю в город, но после ужина мне некуда деться, и вот тут меня начинают осаждать отдыхающие и сотрудники санатория. Отказывать я не могу, особенно если люди спрашивают о пропавших на войне родственниках или о тех, кто тяжело болен. Надо сказать, что по пустякам меня не беспокоят. Люди приходят с тем, что их давно мучает. За вечер я устаю так, будто даю два выступления подряд. Рядом нет тебя, моей верной помощницы, и, кроме того, на меня давит та боль, с которой ко мне приходят. Я переживаю за каждого пропавшего или больного так, будто это мой родственник, ночью долго не могу заснуть, потому что думаю о своих. Очень часто приходится лгать. Я не могу сказать, что дни больного сочтены или что брат или сын погибли на фронте. Сказано – да будет проклят тот, кто дает ложную надежду, но это утверждение нельзя относить ко всему без разбора. Пусть лучше надежда скрасит последние недели жизни больного и его родственников. Пусть она скрасит последние годы жизни матери. А вдруг? Иногда же, пусть и очень редко, мой дар подводил меня. Может быть, он и сейчас подводит. Я не могу увидеть человека и решаю, что он мертв, а на самом деле он жив, просто я не могу его увидеть… Кто я такой, чтобы выносить приговор? Уже решил, что в следующий раз, когда мы вместе с тобой поедем в санаторий, я одолжу у кого-нибудь из наших знакомых артистов накладную бороду и усы. Получается парадокс – я сбегаю в далекие горы, надеясь отдохнуть, но мой дар и здесь не дает мне покоя. Мой сосед в столовой – профессор-химик из Ленинграда. Искренне завидую ему. Когда его спрашивают о работе, он вежливо отвечает, что не имеет права о ней рассказывать. Человек приехал отдыхать и отдыхает. Я-то знаю, что на самом деле он преподает в университете и ничего секретного в его работе нет. Просто он не хочет, чтобы к нему обращались с просьбами посодействовать в поступлении. Как жаль, что я не могу ничего внушать самому себе. Иначе бы в последний день я внушил бы, будто замечательно отдохнул.

Мой приятель фотограф, да, забыл написать, что его зовут Исааком, водил меня показывать дворец брата последнего царя, который умер здесь от туберкулеза [24]. Я и представить не мог, что здесь есть дворец царского брата, но вот же – он есть. Прошло много лет, сменилась власть, но местные жители до сих пор гордятся тем, что здесь отдыхал царский брат. Наверное, потому, что больше никто из известных людей здесь не отдыхал. Себя я к таковым не причисляю и не думаю, что много лет спустя здесь кто-то вспомнит обо мне.

Да, вот еще что. Исаак рассказал мне радостную для всех нас новость, которую ты, конечно же, уже знаешь [25]. Пусть всем нам будет счастье! Мой отец непременно добавил бы: «Всем по стольку, а нашему дому еще немножко». Что нужно человеку, кроме счастья? Мне приятно сознавать, что дело, начатое Герцлем [26], получило достойное завершение. Смотри-ка, а у этого великого человека тоже, как я думаю, был дар вроде моего. Я помню, что он предсказывал случившееся примерно в это же время [27]. Сердце радуется – как же хорошо, какая отличная новость. Мы с Исааком выпили немного вина по этому поводу. Местные евреи делают свое вино, и оно у них похоже на вино, а не на уксус. Одна лишь мысль омрачает мою радость – почему это не случилось хотя бы пятнадцать лет назад? Столько человек остались бы живы! Увы, прошлого не изменить. Гоню от себя мрачные мысли, говорю себе – хорошо, что хотя бы сейчас это произошло. Восемнадцать веков должно было пройти, чтобы все вернулось на свое место! [28]Мы с Исааком поспорили, сколько поколений умещается в восемнадцать веков. Он считал по три поколения на век, но я доказал ему, что надо считать по пять. Каждые двадцать лет – это новое поколение. Получается, что девяносто поколений прожило в изгнании! Девяносто! Представляю, какая радость царит сейчас во всем мире! Еще раз поздравляю тебя, драгоценная моя!