Евсевий Памфил - О мучениках, в земле Палестинской просиявших

Был девятнадцатый год Диоклетианова царствования, месяц ксантик, у римлян называемый апрелем, когда пред наступлением праздника спасительных страданий, при правителе Палестины Флавиане, вдруг везде появились грамоты, предписывавшие – церкви разрушать до основания, книги истреблять огнем, у (христиан), облеченных достоинствами, отнимать эти преимущества, а людей частных, если они будут оставаться в христианстве, лишать свободы. Таков был смысл первого против нас указа. За ним вскоре последовали и другие, которыми повелевалось – везде и всех предстоятелей Церкви сперва заключать в узы, а потом всячески принуждать к принесению жертвы (богам).

По силе этого предписания, в Палестине первым мучеником является Прокопий. Не испытав еще заключения в темницу, он предстал на суд проконсульский и тотчас же, при первом своем появлении, выслушав приказание принести жертву так называемым богам, отвечал, что знает только одного, Которому надобно приносить жертву, как Он Сам того хочет. А когда ему повелевали сделать возлияние четырем царям, – он произнес следующие, не нравившиеся им слова поэта:

«Пусть будет один господин, единственный царь».

И произнесши их, был обезглавлен. Это случилось восьмого числа месяца десия, или, как говорится у римлян, за семь дней до июньских календ, в четвертый день субботы. Так совершилось первое мученичество в Кесарии Палестинской. После сего в том же городе с готовностью претерпели жестокие мучения и зрителям показали примеры великих подвигов весьма многие епископы той области; напротив, другие, от страха оцепенев душой, тотчас, при первом нападении, ослабели. Из прочих же каждый подвергался преемственно различного рода пыткам: то переносил бесчисленные удары бичами, то терпел колесование и строгание ребер, то стягиваем был невыносимыми узами, от которых иные не могли уже после владеть руками. Несмотря, однако ж, на то, все они достигли кончины, согласной с неизреченным судом Божиим. Один был отпускаем, как будто бы совершил жертвоприношение, тогда как посторонние, схватив его за руки и подведши к жертвеннику, насильно всовывали ему в правую руку мерзкую и нечистую жертву. Другой даже и не касался ее, но бывшие тут свидетельствовали о его жертвоприношении, – и он молча удалялся. Тот, взятый полумертвым, был выбрасываем уже как мертвец и, причисленный к принесшим жертву, освобождался от оков. Этот кричал и свидетельствовал, что он не согласен на жертвоприношение, но его били по устам; приставленная к сему толпа заставляла его молчать и выталкивала вон, хотя он и не приносил жертвы. Столь важно было для них добиться (от христиан) и одного призрака жертвоприношения. Таким образом, из великого числа (подвижников) только Алфей и Закхей удостоились получить венец святых мучеников. После бичеваний и строганий, после тягчайших уз и происходившей от того боли, после других различных истязаний и растяжения ног на деревянном орудии казни до четвертой степени в продолжение суток, они не переставали исповедовать единого Бога и единого Христа Царя Иисуса, и за то признанные богохульниками, подобно первому мученику, были обезглавлены. Это случилось семнадцатого числа месяца дия, или, по римскому счету, за пятнадцать дней до декабрьских календ.

Равным образом достойно памяти, что в означенный день сделано в Антиохии и с одним Романом (скорее всего «римлянином» – прим. ред. ). Быв родом из Палестины, но служа диаконом в кесарийском округе, он находился здесь во время разрушения церквей.

Пред его глазами множество мужей, жен и детей толпами подходили к идолам и приносили им жертвы. Почитая это зрелище невыносимым, он воспламенился ревностью богопочтения и, приблизившись к жертвоприносителям, начал громогласно укорять их. За такую смелость взяли его самого и доставили ему случай явиться мужественнейшим из всех свидетелем истины. Когда судья, присудивший его к сожжению, произнес ему смертный приговор, – он принял это определение с удовольствием, с веселым лицом, с совершенной готовностью, и отведен был на казнь. На месте казни привязали его к столбу, обложили вокруг дровами и, когда люди, долженствовавшие зажечь костер, ожидали приказания бывшего тут царя, – он вскричал: где же для меня огонь? Сказав это, мученик освобожден был царем от назначенной ему смерти и приговорен к новой казни языка. Вытерпев мужественно отсечение его, он всеми своими делами доказал, что сама божественная сила облегчает от болезни страждущих за благочестие и укрепляет их ревность. Узнав о новой казни и нимало не устрашившись, сей герой добровольно протянул свой язык и охотно дал его на отсечение. Приняв такую казнь, он брошен был в темницу и, прострадав там весьма долгое время, наконец в праздник двадцатилетнего царствования императора, когда, по силе так называемого всепрощения, везде и всем узникам возвещаема была свобода, – один только оставался в своем заключении, привязанный веревкой к деревянной доске, на которой обе ноги его растянуты были до пятой степени, и украсился вожделенным мученичеством. Хотя (по месту служения) он был и иностранец, но родившись в Палестине, должен быть причислен к мученикам палестинским. Это произошло в первом году (гонения), когда оно свирепствовало только против предстоятелей Церкви.

По наступлении же второго года, когда война против нас возгоралась с большею силою и к тогдашнему правителю области Урбану посланы были царские грамоты, в которых заключалось окружное повеление всем жителям городов поголовно приносить жертвы и делать возлияния идолам, – в это самое время в палестинском городе Газе пострадал Тимофей. Претерпев бесчисленные пытки и потом сожигаемый на малом и слабом огне, он в своем терпении показал истинное доказательство истинного благочестия к Богу и получил венец священнопобедных подвижников веры. Вместе с ним показали также бестрепетную твердость Агапий и наша Фекла, и были осуждены на съедение зверям. Но что последовало за этим, то можно ли слышать и не поражаться? Вот язычники отправляют всенародный праздник и дают обыкновенные зрелища: вдруг везде заговорили, что, кроме других любимых ими зрелищ, они увидят подвиг христиан, недавно осужденных на жертву зверям. Между тем как молва об этом росла и распространялась, – шесть юношей, а именно: один по отечеству понтиец, по имени Тимофей, другой уроженец Триполиса финикийского, называемый Дионисием, третий иподиакон диосполисской церкви, которого звали Ромилом, кроме того, два египтянина, Паисис и Александр, и еще соименный ему Александр, родом из Газы, – эти шесть юношей сперва связали себе руки, чтобы показать совершенную готовность принять мученичество, потом побежали к Урбану, который тогда собирался на охоту, подошли к нему и, своею решимостью на все ужасы давая знать, что хвалящиеся верой в Бога всяческих не боятся нападения зверей, исповедали себя христианами.