Евгений Полищук - Преданный служитель Церкви. О церковной и общественной деятельности митрополита Питирима (Нечаева)

Когда в 1991 году меня рукоположили во епископа Новосибирского, Владыка был первым, от кого я получил поздравительную телеграмму. И оказывается, что он задолго до этого говорил сотрудникам: когда рукоположат отца Тихона, мы первые должны послать ему в Новосибирск поздравительную телеграмму, потому что он наш первый архиерей из Издательства.

И потом, когда меня назначили в Издательство в 1995 году, он первый позвонил и сказал, что хочет приехать. Приехал, мы с ним около часа проговорили. Кое-что он рассказал, как уходил. Кое-что попросил, какие-то свои личные вещи, которые накопились за 30 лет и которые сразу не увезешь.

После 1995 года, когда он уже был не у дел, а только иногда служил и выполнял отдельные поручения Святейшего Патриарха, мы также порой пересекались. Это бывало, например, на патриарших богослужениях. Обычно мы, сослужащие архиереи, приезжаем за час до Патриарха, сидим в алтаре и в ожидании Святейшего беседуем. Иногда мне выпадало сидеть рядом с ним и перемолвиться несколькими фразами: он спрашивал, как дела, я что-то рассказывал ему. На одной из таких бесед я сказал ему: Владыка, помните, как Вы обижались на нас, иподиаконов: мол, с вами говоришь, а всё будто в песок уходит – никакого отклика, никакой реакции; но ведь, Владыка, все это проявляется не сразу… вот, скажем, семя бросишь в землю – и ему нужно какое-то время, чтобы прорасти. Так и с нами: все что Вы, Владыка, в свое время посеяли – надеюсь, когда-то прорастет. Вот, например, когда я выезжаю сейчас за границу, то неизменно следую некогда услышанным от Вас советам: старайтесь, чтобы у вас все всегда было под рукой, размещалось удобно; допустим, если вы берете фотокамеру, то чтобы был к ней удобный чехол; и такой же чехольчик к перочинному ножу; и чтобы сумка была с собой удобная и можно было в одно отделение документы положить, в другое очки – тогда и не будете искать по карманам, где что положили… Не знаю, утешали ли Владыку такие мои речи, но то, что даже таким мелочам жизни он старался нас научить, – это ведь тоже характеризует человека.

Встречались мы и на различных церковных и культурных мероприятиях (например, на праздновании 70-летнего юбилея выдающегося дирижера Евгения Светланова), и всегда общались нормально. Когда в 1998 году нас подкосил дефолт, я от разных людей слышал, что Владыка очень за нас переживал и спрашивал (хотя и не лично у меня, а у других), как идут наши дела. И как-то раз на какое-то мероприятие в Издательстве мы его пригласили, и он пришел; но когда по окончании мероприятия мы хотели пригласить его на чай, оказалось, что он исчез. Я спрашиваю: где же Владыка Питирим? А мне говорят: он ушел. Правда, перед этим зашел в картинную галерею каминного зала, посмотрел, увидел, что все картины на месте, и сказал: слава Богу…

Когда я пришел в Издательство, я старался восстановить всё – взаимоотношения, редакторскую работу, быт – именно в том виде, как было при нем. Потому что мне казалось и кажется сейчас, что тогда наш Отдел был эталоном того, каким должно быть церковное издательство. Конечно, возможности были уже не те, появилось и много новых проблем. Но я рад, что издательское дело в нашей Церкви живет, а его начало было положено Владыкой Питиримом.

Архиепископ Орехово-Зуевский

Алексий,

викарий Московской епархии, заведующий кафедрой теологии МИИТа

Размышляя о людях, подобных митрополиту Питириму, о тех, чей путь жизни уже исполнен, хочется, восхищаясь, с благоговением хранить молчание. Жизнь каждого человека сокровенна и всегда – тайна, особенно сокровенна жизнь человека духовного, и нам приоткрывается только видимая, внешняя ее часть. Опыт Церкви говорит, что Богу угодно, чтобы мы поминали наших наставников и не только поминали в молитвах, но и, взирая на кончину их жизни, подражали вере их (Евр. 13, 7). И в этом видится всепопечение Божие о нас и о тех наших братьях и сестрах, которым предстоит идти по жизни после нас и учиться дорожить духовными традициями и опытом других людей.

Мне хотелось бы это подчеркнуть, потому что наша память о Владыке необходима в первую очередь нам самим. Она должна нас созидать и, конечно, объединять. Нельзя ограничиваться только лишь констатацией множества присущих ему добрых качеств и перечислением его заслуг, выдающихся способностей и природных талантов, всесторонней образованности. Сам Владыка Питирим говорил: «Достоинство человека не в талантах, а прежде всего – в мере его ответственности». В нас должно появиться доброе желание духовно породниться с такими людьми, как Владыка, почувствовать в этом необходимость и пожелать вместить нечто, что было и есть общее и объединяющее всех подвижников веры, искренних служителей Церкви и Отечества.

Личность митрополита Питирима производила на людей почти полностью расцерковленного общества громадное впечатление.

Один человек мне сказал, что единственная встреча и беседа с Владыкой стала самым важным событием в его жизни. Отчего это могло произойти? – Оттого, что через Владыку Питирима люди соприкасались с живой глубокой православной церковной традицией, носителем которой он был. Это было открытие смысла жизни.

Высокопреосвященный митрополит Питирим был выдающийся иерарх, замечательный педагог, человек высокой культуры. Для многих он был и духовным отцом.

Мое знакомство с ним состоялось в 1972 году, когда я стал воспитанником Духовной семинарии. Сначала были только короткие встречи, когда, увидев Владыку, мы, студенты, бежали взять у него благословение. Затем, когда Владыка читал лекции, мы с большим вниманием и интересом слушали его слова о самых разных предметах: об иконе, о русской книжности, об издательской деятельности.

С 1975 года по рукоположении в диаконы мне посчастливилось служить с Владыкой в различных храмах – как московских, так и волоколамских.

Он мало говорил о том, как надо относиться к храму, богослужению, святым. Но он это показывал всем своим существом. Вообще надо сказать, что когда мы говорим о Владыке Питириме, мы ведь говорим не просто о хорошем человеке. Нечто особое отличало его от всех других людей. Он был иным, носителем иной жизни. Эта «инаковость» была зрима, чувствуема, вызывала трепет и нередко благоговейный страх; то была его духовность, внутреннее сердечное предстояние пред Богом, высота его невидимого для окружающих подвига делали его и внешне красивым.

Но, несмотря на высоту его служения, Владыка был прост и доступен. Для нас, студентов, это было очень важно: часто на ходу мы задавали ему различные вопросы, и он с любовью, с необычайной тактичностью, нередко с юмором, но всегда с большим уважением к вопрошающему на них отвечал. Владыка был очень деликатным человеком, и многие отмечали, что он никогда никого не убеждал, не уговаривал, не настаивал. При этом он говорил, что надо дать возможность действовать самому Богу, не мешать Ему человеческой волей, своим желанием. Для нас каждая встреча с Владыкой была событием, о котором говорили, часто вспоминали.