Евгений Полищук - Преданный служитель Церкви. О церковной и общественной деятельности митрополита Питирима (Нечаева)

Уверена, что Владыка наблюдал за моим духовным становлением. Он чувствовал искренность покаяния, видел нелицемерную любовь к святым, доброе желание шествовать узким и тесным путем самоотречения вдали от житейских утех. С приходом на работу в Издательство мне открылся огромный мир духовной жизни, отраженный в житийной литературе и в сочинениях святых. Совсем по-детски душа воспротивилась тому, что духовные обязательно должны быть гонимы от своих собратьев: я начала проливать слезы. Если мать слышит плач ребенка, тем более Бог должен был услышать слезную молитву. За что должны страдать лучшие из лучших? Господи, защити, сохрани их от всякого зла!

Вместе мы были не только в праздники, но и в дни утрат. Во второй половине 1980-х годов Владыка похоронил трех сестер – Александру, Надежду, Марию. И это накануне торжеств 1988-го года! В прощальных словах Владыка с присущим ему самообладанием рассказывал краткую историю жизни своих сестер, подчеркивая достоинства каждой. Даже в горе он оставался величественно-сдержанным, хотя утрата близких не могла не отозваться на его здоровье. Мне кажется, в те дни все рыдали не столько об уходе из жизни дорогих ему людей, сколько просили Божию Матерь укрепить силы Владыки.

После похорон Надежды Владимировны мне пришлось добираться до Издательства своим ходом, в «рафике» поместились только близкие родственники, автобус уехал еще раньше. С опозданием пришла я в Малый каминный зал, где, как и в Большом зале, был накрыт поминальный стол. Через какое-то время к нам из Большого зала вышел Владыка и забрал меня с собой. Для меня было неожиданностью, что он усадил меня рядом с собой по правую руку, исподволь наблюдая за моей реакцией, попросил принести мне прибор. На нас смотрели сотни внимательных глаз. Почему Владыка так поступил, трудно сказать. Может, из чувства благодарности – причиной было мое искреннее сочувствие, желание облегчить молитвой его горе. Не зря говорят: «Разделенное горе слабеет».

В храм к Владыке меня привела Долотова Надежда (ныне покойная), известная в московских церковных кругах своей любовью к переписыванию духовных книг, которые в то время были большой редкостью. Именно от нее я узнала об отцах-пустынниках первых веков Антонии Великом и Макарии Египетском. Мыслила раба Божия Надежда исключительно по «Добротолюбию».

Владыка имел наблюдательный трезвый ум, с мягким юмором замечал смешные особенности окружающих его людей. Особенностью моей наставницы было предубеждение против чистки зубов с утра перед причастием, а причащалась она в разных храмах каждый день. Строго следуя предписаниям молчальников пустыни, она не разговаривала после причастия, но непременно приглашала меня домой, давая указания жестами. Я про себя посмеивалась над ее необычным безмолвием: если уж она не хотела рассеиваться, не нужно было меня приглашать в гости.

Вспомнила Надежду Григорьевну не случайно. Познакомились мы с ней в храме святого Иоанна Воина, где часто служил Владыка Питирим. Он и был настоящим воином Христовым, ему подражали любящие его прихожане.

Надежде Долотовой мы с мамой обязаны поездкой в Пюхтицы, после которой и состоялось знакомство с Владыкой.

Произошло оно следующим образом. Накануне дней памяти митрополитов Платона и Филарета (конец ноября – начало декабря по новому стилю) Владыка после акафиста у иконы Божией Матери «Взыскание погибших» рассказывал о просветительской деятельности архипастырей. В числе прочих заслуг митрополита Филарета он упомянул об организации женских богословских курсов для дочерей священников. Заинтересовавшись рассказом, подошла к Владыке узнать, где в наше время женщина может получить богословское образование.

Владыка очень внимательно посмотрел мне прямо в глаза и назначил время для беседы, которая состоялась в этот же день в архиерейском доме. Узнав, что я корректор по образованию, он неожиданно пригласил меня работать к себе в Издательство. Но у меня были совсем другие планы, я хотела петь и, по благословению духовника, поступила в музыкальную школу для взрослых на вокальное отделение. На что Владыка ответил: одно другому не помешает, в Издательстве есть домовый храм, в котором поют сотрудники редакции, и, если у меня есть способности, он лично даст мне направление в регентский класс. Усвоив, что в Церкви ничего не делается без благословения духовного отца, я отказалась что-либо менять в своей жизни, потому что протоиерей Г. благословил меня заниматься вокалом.

Владыка неожиданно рассердился: «Вы что, кокетничать сюда с Богом пришли!» Не понимая, чем вызвала гнев Владыки, я, как маленькая, позорно заревела. Владыка умилосердился, видя у меня полное отсутствие канонических норм поведения; конечно же, он понял, что и в мыслях я не собиралась пренебречь благословением архиерея. «Хорошо, если Вас духовник благословит, приходите к нам в редакцию на Погодинскую, нам сейчас нужны корректоры». Так я оказалась отделенной от государства, в обществе «не от мира сего»…

Духовный строй Владыки Питирима я бы сравнила со звучанием знаменного древнерусского распева, настолько собранным и сосредоточенным предстоял он перед Престолом Божиим. Духовный труд архиерея подобен управлению мудрым кормчим большим кораблем – так принято называть Церковь. Житейское море своенравно, только сильный духом мог совершать в то время плавание под Андреевским флагом.

Однажды сотрудники Издательского отдела собрались в Большом каминном зале, чтобы поздравить Владыку с сорокалетием «Журнала Московской Патриархии». Заведующая редакцией А. Г. Чулюкина в торжественной обстановке вручила Владыке букет из красных роз, шипы были срезаны чьей-то заботливой рукой: «В этот праздничный, знаменательный для всех нас день мы дарим Вам эти прекрасные розы без шипов, Вы их не заслужили, пусть шипы достанутся другим» (цитирую по памяти)…

Людмила Вьюнова,

сотрудник Издательского отдела в 1987–1996 годах

Владыка был великолепен: красив, умен, изящно мудр.

Каждую среду в нашем домовом храме в честь преподобного Иосифа Волоцкого служилась Литургия, регентовали и пели здесь сотрудники редакции – простой «домашний» хор, который мог спеть и по нотам, но главное было – пение по слуху, в соответствии с московской традицией. Навещая по праздникам храмы своей епархии, Владыка предпочитал брать именно этот хор: певцы (точнее, певицы, поскольку «басики» были редкостью и должны были сочетать свои певческие устремления с иподиаконскими обязанностями), – певцы эти не боялись потерять голоса и готовы были несколько часов трястись в рафике и спать по-походному, получая удовольствие от пения на службе.