Владимир Крупин - Железный почтальон. Рассказы о праведниках и грешниках

Разговор, который мучил Николая Ивановича неопределенностью, начала Рая. И начала, и кончила в минуту:

– Ты, Коля, не томись, ты давай подпоясывайся да, благословясь, за хозяйкой. Печку подделаем, обои переклеим – тут вам и поместье.

Николай Иванович стал говорить о маленьких пенсиях, почему-то это было особенно стыдно, но Рая сказала, что пусть те стыдятся, кто такие назначал, принесла ему в дорогу мягких, по деснам, оладий.

– А передавать Вере ничего не буду специально, скорее пусть приезжает, мы еще с ней за черникой сбродим.

Утром проводила Николая Ивановича на автобус. С ним уезжали ставшие за эти дни знакомыми отпускники, а на смену им ехали другие.

– Зимой их никого не увидишь, – говорила Рая, любопытствуя: кто, в каком составе, к кому приехал.

Водитель, белый от пыли, перекурил, старательно обилетил пассажиров, велел детям не высовываться в окна, и поехали. Долго пробирались сквозь стадо коров. Водитель давал сигналы, газовал, но коровы, будто под машиной родившись, по выражению водителя, может быть, принимая автобус за нестрашное животное, не расступались. Только на повертке автобус вырвался на простор.

– Она знает себе цену, – кричал водитель, – она знает, что полторы тыщи стоит, и мою зарплату знает.

– Сестра в Святополье пожить зовет, – осторожно сказал Николай Иванович и замолчал

Через три часа, выбеленные пылью, прибыли на станцию. Ну а дальше опять электричка. Еще три часа с молитвою – и Вятка. Тут троллейбус полчаса, пересадка, тут автобус еще полчаса, вот и день к вечеру, вот и общежитие, вот и Вера.

Они никогда доселе, ни разу, в мыслях не было, чтоб обняться при встрече, а тут чуть ли не обнялись.

– Как тебя долго не было, ровно Великий пост, – сказала Вера. – Тебе повестка в суд. Но она на позавчера, так, может, и вовсе не ходить. С той же квартиры нас согнали, соседки могли и не знать, что мы здесь. Это опять этот дошлятина тянется.

– Ну и отнеси на ту квартиру.

– Отнесу.

– Сестра в Святополье пожить зовет, – за чаем осторожно сказал Николай Иванович и замолчал.

– Так и поживи. И ехал зря, мучился, послал бы письмо.

– Вместе с тобой зовет. Дом целый стоит.

Вера долго сидела, смотрела на свои руки, без дела вдруг лежащие на коленях.

– Ой, Николай да Иванович, не знаю, не знаю… И дети как? Я и в деревне-то не живала, мне и печь не истопить, тебя опозорю.

– Сестра и брат у меня там, очень душевные. Зовут, – Николай Иванович разволновался. – Корову сестра держит, картошки прикупим к зиме…

– Ты хоть расскажи, как съездил, как с Алексей Ивановичем убрались.

– А все, Вера, по-прайски, как Рая говорит, все по-прайски…

Утром они выехали. Всех вещей у них было две сумки. Оставили Кате Липатниковой доверенности на получение пенсий, адрес. В автобусе у Николая Ивановича нашлись даже знакомые. И пока они тащились от остановки до дома, Рая уже знала, что они приехали. Бежала навстречу.

– Дайте хоть мне на невестушку поглядеть, – запела она, обнимая Веру, отнимая у нее сумку. – Скоро у нас свой колхоз будет, ведь Нюра ко мне перебралась. К зиме Арсеню трактором вытащим, Колю – председателем, тебя, Вера, по знакомству…

– Рядовой ее, рядовой в бригаду, – пошутил Николай Иванович.

Рая и Вера сошлись в первый же день. В первые же минуты открылось, что обе знали Дусю Кощееву, как раз ту, которая ходила с Николаем Ивановичем на Великую, была сама святопольская, но отчего-то ему не открылась, а сказала Рае. Да не была уверена, хотела проверить. Да и попросту стеснялась старчика.

– Вот ты какой у нас, – корили Николая Ивановича и Вера, и Рая. – Одним видом запугиваешь старух.

В избе Рая развернула куски обоев, бывшие у нее, а на потолок – показала купленные в магазине списанные портреты. На хорошей, лощеной бумаге, чистые с изнанки, они очень годились. Провозились с оклейкой два дня.

– Успешь-то не та уж, – говорила Вера. А сама, по ее годам, работала сноровисто, «успешь» у нее была больше Нюриной.

Крепко выручила Ольга Сергеевна, учительница. Привела всех своих детей: Аню, Лену и Сережу, двенадцати, восьми и пяти лет, и все дети до единого были помощниками. На них прямо налюбоваться было невозможно. И Вера, и Николай Иванович вечером долго говорили именно о них.

– Меня вначале дичились, – говорил Николай Иванович. – Потом Сережа первый осмелел и Леночка. А уж Аня старается казаться взрослой. Золотые дети, золотые, вот какая у меня племянница.

В избе пахло клейстером, глиной. Это Рая еще обмазывала и печь, которую наутро затопили.

– Не поверишь, отец, – говорила Вера, – впервые печку топлю. Ты как в городе сказал, что поедем, – я первым делом сижу и думаю: ой, печку не смогу топить. Слава Богу, смогла.

– Хозяйку чувствует.

– Дайте хоть мне на невестушку поглядеть, – запела она, обнимая Веру. – Скоро у нас свой колхоз будет

Крепко выручила Ольга Сергеевна, учительница. Привела всех своих детей, и все до единого были помощниками

Николай Иванович коснулся плеча Веры. Она даже вздрогнула.

– Ох уж, хозяйку. Пятьдесят бы лет назад.

Печка все-таки сильно дымила, оба наплакались. Но потом кожух прогрелся, пошла тяга, и до того жарко натопили, что спать в избе не смогли. Спали: Николай Иванович – в сенях, Вера – в клети.

Рая принесла пологи от комаров. Принесла вечером и все не уходила, все говорила и говорила.

– Рая, – осторожно спросил брат, – ты устряпалась?

– Почти. К утру еще овсяные хлопья замочить, а так-то все, табор свой накормила, не орут.

Табором Рая называла хозяйство во дворе, домашних животных; корова, например, у нее была Цыганка, бычок – Цыган, по причине черной шерсти, от них и остальное население двора, овцы и поросята, причислялось к табору.

– Кур надо вам завести, вот что сделаем. Сейчас с комбикормом полегче. Я бы завела, но дома меня по целым дням нет, а они такие, что в любую щель пролезут. И орет, и перья дерет, а лезет. А то приехал из района умный один и упрекает: почему это петухи не поют, почему это не поют, вам правительство идет навстречу, вам разрешили не умирать, питаться разрешили с одворицы, а петухи не поют.

– Так и сказал: разрешили не умирать?

– Это уж я сама.

– Я, Рая, вот почему спросил про хозяйство. Сейчас надо на вечернюю молитву становиться, так ты, может быть, с нами? Ежели в тягость, то не надо.