Михаил Вострышев - Светлая Пасха. Семейное чтение

Желая возвыситься, человек пал. Чтобы восстать, необходимо смириться и взяться за помощь, Богом указуемую. Если безгрешный и совершеннейший первенец человечества пал из-за превозношения себя, сколь же опасно и несвойственно возноситься падшему! Для истинных подвигов христианского благочестия надо с внешними добрыми делами фарисея соединять внутреннее смирение мытаря – дела первого со смиренномудрием второго.

Если человек будет молиться, по примеру мытаря, с сокрушенным сердцем и духом смиренным, то удостоится великой милости: Господь отверзет и ему двери покаяния, введет его во святые и спасительные дни святой Четыредесятницы, поможет ему благодатью Своею принести истинное покаяние и получить полное прощение и помилование.

Чтением Апостола в этот воскресный день, который в богослужебной литературе называют Неделей о мытаре и фарисее, Церковь поучает нас терпению, какое особенно прилично подвижникам. Сообразно цели нашего приготовления к смиренным подвигам поста и покаяния в храмах начинают петь трогательные и поучительные тропари: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче…», «На спасения стези настави мя, Богородице, студными бо окалях душу грехми и в лености все житие мое иждих…», «Множества содеянных мною лютых, помышляя, окаянный, трепещу страшного дне судного…».

С понедельника начинается Седмица сплошная или всеядная, которая называется так потому, что во все дни этой недели Церковь разрешает вкушение скоромной пищи.

Странное смятение царило на улицах Иерусалима. К городским воротам, толкая и давя друг друга, спешили толпы народа, кто как мог: на лошадях, мулах, колесницах и пешком. Но землетрясение, как бы карая весь этот живой поток людей с обезумевшими лицами, преследовало их по пятам, настигало, сбивало с ног. Треск рассыпавшихся скал, удары грома и частые молнии, бороздившие небо, наполняли людей ужасом. Одни с криком били себя в грудь, другие падали на колени и простирали руки к небу, третьи – те, которых страх приковал к месту, – стояли остолбенелые, без мысли, с одним только смутным сознанием, что совершилось что-то страшное. Туземцы и чужестранцы, священники и миряне, нищие, саддукеи и фарисеи – все обратились в бегство.

Откуда бежали они? Что гнало их прочь, наполняя сердца страхом? Меч неприятеля не сверкал над головами бегущих. Но вдали, на красном фоне неба, как бы охваченного заревом пожара, на вершине круглого как череп холма, – сухого, пыльного и чуждого растительности, исключая кое-где торчащего иссопа, – виднелись три креста, высоко вознесшиеся над городом. Там за минуту до этого совершилась казнь: распятый на кресте, скончался Сын Марии.

Не один несчастный умирал на этом месте позорной смертью, не на одну мученическую смерть смотрела толпа и потом спокойно расходилась. Но сегодня, когда покрытый смертельной бледностью Иисус из Назарета опустил голову на грудь и испустил последний вздох, земля содрогнулась, и тьма окутала город. Облака, которые с утра клубились в небе, мгновенно скрыли солнце от глаз теснившейся здесь толпы. Отдаленные пригорки и скалы, холмы и горы, городские храмы, дворцы, башни, до сих пор освещенные ярким светом и утопавшие в ослепительном пурпуре, сразу угасли. Быстро меркнул свет. Зловещий медно-красный сумрак окутывал окрестность и с каждой минутой сгущался все более и более. Казалось, что кто-то невидимый сыпал сверху на грешную землю тяжелую, подавляющую темноту. Воздух становился невыносимо душным. Угрюмые, как ночь, тучи огромными клубами надвигались на народ.

Мрак окутывал тела, висящие на крестах. На темном дереве тело Распятого посреди окружающего мрака казалось сотканным из лучей света. Грудь Его волновалась тяжелым дыханием, но очи все еще были обращены к небу.

Из глубины туч послышался глухой рокот. Вдруг с неведомой силой проснулся гром и с оглушительным треском перекатился с востока на запад. Он то стихал, то вновь усиливался и, наконец, раздался такой сильный треск, что земля потряслась в своем основании.

Когда земля перестала дрожать и тьма на минуту рассеялась, когда огромные линии молний разорвали тучи и солнце, точно окунувшее свои лучи в море крови, бросило свой багровый свет на землю, на кресты и оружие воинов, встревоженная толпа народа дрогнула и бросилась в бегство.

То тут, то там раздавались тревожные голоса.

– Небо горит! – кричали одни.

– Воистину умер Сын Божий, – повторяли бледные губы палачей.

– Горе тебе, Иерусалим! – восклицали женщины.

Народ неудержимо бежал к стенам Иерусалима, обращая по временам полные ужаса глаза назад, туда, где на фоне раскаленного неба виднелся черный крест Иисуса…

– Нет… Нет… – шептал Арус, учитель саддукеев, слывший мудрецом, но не раз обличаемый Сыном Марии. – Не может быть. Могила не выпускает своих жертв. Твое царство кончилось, Иисус Назарянин!

И, расталкивая толпу, он быстрыми шагами направлялся к дому, весь поглощенный волновавшими его мыслями. Многие хотели подойти к нему с просьбой объяснить непонятные явления, сопровождавшие смерть Иисуса, но, видя его озабоченный вид и нервную походку, когда он пробирался по дороге, запруженной волновавшимся народом, они молча расступались перед ним.

Он шел скоро, и расстояние между ним и его домом, облитым теперь багряными лучами заходящего солнца, уменьшалось с поразительной быстротой. Но, странное дело! По мере того, как он приближался к дому, его лицо бледнело все более и более, глаза заволакивались туманом, походка становилась неувереннее, и правая рука все чаще и чаще прижималась к сердцу, конвульсивно сжимая складки широкой, свободно сидевшей на нем одежды. Приблизившись к дому, он на минуту остановился, но потом, собрав остаток сил, поспешно вошел внутрь и направился к комнате своей единственной дочери, красавицы Ассики, оставленной им на попечение прислужниц. На пороге он остановился. Быть может потому, что ноги вдруг отказали служить, или он опасался опять увидеть погруженную в скорбь дочь. И действительно, она все также была бледна и печальна и тихо стонала, распустив в беспорядке свои роскошные волосы. Отец зашатался, и слезы горести заволокли ему глаза.

Лишь только Ассика увидела отца, она подбежала к нему.

– Отец! – воскликнула она. Он умер!

– Кто? – хриплым стоном вырвалось из уст Аруса.