Михаил Вострышев - Светлая Пасха. Семейное чтение

– Он… Он… Иисус, – прошептали губы девушки.

При этих словах бешенство овладело саддукеем, и лицо его исказилось.

– Кто посмел сказать тебе о Его смерти?! Кто?! – крикнул он, смотря не бледных и испуганных прислужниц дочери, словно от них желая узнать истину.

Наступила минута грозного молчания. Потом голос его прогремел:

– Я велел вам стеречь ее, как зеницу ока, и молчать! Я сам хотел известить ее о смерти Того, Кого в безумие своем она приняла за пророка. Горе вам, ослушникам!

И, повернувшись к дверям, он крикнул:

– Плетей!

Но в ту же секунду Ассика бросилась к дверям и не позволила явившимся слугам прикоснуться к своим прислужницам.

Лицо Аруса побагровело от злости.

– Ты смеешь?! – прохрипел он.

– О, выслушай меня, отец, – с умоляющим видом припала она к отцу. Я все-все расскажу тебе, и ты увидишь, что они невинны. Они в точности исполнили твое приказание – стерегли меня и молчали. Я не понимала, что означает эта стража, для чего она окружает меня и молчит. Но безграничная тоска овладела всем существом моим, и я предчувствовала что-то страшное и вместе с тем великое. Я ничего, ничего не знала! Я не знала даже, что по улицам снуют толпы народа, куда-то спеша и перешептываясь друг с другом. Из окон своей комнаты, закрытых деревьями олив, я не могла ничего этого видеть. Все кругом безмолвствовало, всюду царила ужасная тишина. Долго ли это продолжалось – не знаю! Не то сон, не то забытье стали овладевать мною. Вдруг земля дрогнула, солнце погасло, спустилась тьма, и из груди моей вырвался крик. Не знаю, как это случилось, но я вдруг очутилась там, где на кресте умирал Сын Марии. На зловещем фоне туч я увидела лучезарное тело Его, слышала крик Его Матери, видела слезы Его учеников и тебя… Тебя, отец, уверяющего толпу, что царство Иисуса Назорея кончилось…

Молодая девушка затрепетала. Дрожь пробежала и по телу Аруса.

– Что это было: сон или явь?.. Не знаю, ничего не знаю! – продолжала Ассика. – Когда я открыла глаза, тьма рассеялась и на землю падали кровавые лучи солнца. Мои слуги лежали в беспамятстве, а передо мной стоял… Иисус таким, каким я видела Его во время воскрешения Лазаря.

– Ложь… Ложь… – прошептал Арус. – Не может этого быть. Он умер на кресте. Там, на Голгофе. Перед тобою была лишь тень, призрак. Ты видела сон.

– За что, за что вы убили Его? – с тоской в голосе спросила Ассика.

Арус жестом удалил прислужниц и остался один с дочерью.

– Не потому ли, – вопрошала она, – что Он исцелял больных и страждущих, возвращал зрение слепым, воскрешал мертвых, обещая верующим жизнь вечную?

– Он – богохульник! – воскликнул Арус.

Ассика опустилась на колени и припала к ногам отца.

– Нет, отец, – проговорила она. – Это был Сын Божий.

– Ты с ума сошла! – воскликнул Арус.

– Нет, отец. Ты видишь, что я в здравом уме.

Арус злобно захохотал.

– Бог, допускающий убить Себя!

– Да, для того, чтобы воскреснуть, и этой победой над смертью доказать Свое божественное могущество.

– Ты веришь этому, дитя?

– Он говорил это всем, у кого были уши слушать Его.

– Слово и дело – две вещи совершенно разные. И я могу сказать, что, коснувшись пальцем неба, свергну солнце на землю. Но сделаю ли это я?

– А если Он воскреснет, отец?

– Не безумствуй!

– Если Он воскреснет, ты уверуешь в Него?

– Не искушай глупым вопросом разум мудреца.

– Он воскреснет, отец, несмотря на твое неверие!

– Я выпрошу у Пилата стражу, чтобы Его не похитили из гроба. Мы сами будем сторожить Его, и ты пожалеешь о своем заблуждении, дитя мое.

– Только три дня, отец, только три дня. Тогда ты увидишь, кто из нас ошибался.

– Три дня, – повторил Арус. – Это три века ожидания.

Сумрак окутывал землю. С наступлением вечера все то, что сопровождало смерть Сына Марии, уходило куда-то далеко-далеко и казалось лишь тяжелым сном, который никогда более не повторится. Страх толпы постепенно проходил, на улицах города воцарилось спокойствие, и все возвращались к своим обычным делам. Только в душе фарисеев с каждой уходящей минутой тревога возрастала все более и более. Мысль о том, что Распятый должен восстать из гроба, не давала им покоя. И теперь они желали только одного, – чтобы эти три дня тяжелого ожидания прошли как можно скорее. Слабые и малодушные, они не верили в собственное торжество и боялись торжества Распятого.

Как и большая часть жителей Иерусалима, Арус ненавидел Иисуса. За что? Что мог кроткий Сын Марии, проповедовавший любовь и всепрощение, сделать ему? Ничего, что было бы достойно ненависти. Но Он нарушил Закон, Его возлюбили Ассика – и этого было достаточно. О том, что дочь увлеклась учением Христа, он узнал совершенно случайно, когда однажды начал хулить Его, а они с жаром и воодушевлением восстала на Его защиту. Да, она возлюбила Его, возлюбила восторженно, и каждая частица ее существа, каждый нерв бился и трепетал чистой любовью к Божественному Страдальцу. Ее душа рвалась к свету и правде, и в то время, когда старый мудрец углублялся в книги Писания, она, его единственная дочь, питала свое сердце живыми словами Христа. И когда Он с вдохновенным лицом говорил кротко и нежно с народом, ее душа отрывалась от земли и улетала в неведомый мир, полный чудных видений.

Однажды Арус встретил Ассику, слушавшую беседу Иисуса с народом. Он закипел гневом, но взгляд Сына Марии покорил его. Он никогда не мог забыть этого взгляда. В нем не было ни тени гнева, лишь величие покоя, перед которым он почувствовал себя бессильным.

Этого было довольно. Его ненависть увеличивалась со дня на день. Она увеличивалась еще и оттого, что его дочь открыто встала на сторону Иисуса и, несмотря на то, что отец не раз грозил ей проклятием и смертью, твердо стояла на своем.

Ты можешь проклясть или убить, отец, но мое чувство к Тому, Которого ты так сильно ненавидишь, не изменится.

И он отступил, раздраженный и уничтоженный.

Сын Марии был повсюду. Мужчины и женщины шли за ним без размышлений, так велико было Его могущество.

– Это – Мессия! – восторженно повторяла толпа.

– Да, это Сын Божий, – шептала Ассика.

А чудеса, между тем, умножались, и сердце Ассики отвращалось от отца и льнуло к Творцу этих чудес.

И вот в голове Аруса возникла мысль погубить Христа. Он давно бы это сделал, но боялся толпы. Она не видела в словах и поступках Иисуса никакой вины, а без вины было трудно поднять руку на Иисуса, не подвергая себя опасности. Он всячески преследовал Его, задавал Ему лукавые вопросы, желая добиться уличающего Его ответа, но все было напрасно. Однажды саддукей показал ему монету цезаря. В другой раз поставил перед ним блудницу. Ответ на монету с изображением цезаря мог погубить Его в глазах римского правительства. Прощение вины явной грешницы возбудило бы против Него толпу, желавшую побить ее камнями. Он первый хотел бросить в нее камень, но был остановлен мягким движением руки и кроткими словами Иисуса.