святитель Афанасий (Сахаров) - О поминовении усопших по уставу православной церкви

Завещание было исполнено. После всенощного бдения по случаю праздника ев. апостола и евангелиста Луки архиепископ (б. Винницкий) Симон в сослужении двенадцати священников совершил великую панихиду, длившуюся полтора часа.

На следующий день, 31 октября, архиепископ Симон совершил Божественную литургию, без всяких заупокойных добавлений – по завещанию покойного архипастыря. После литургии архиепископ Владимирский и Суздальский Онисим и архиепископ Симон в сосолужении настоятеля собора прот. А. Р. Тыщука и семнадцати священников совершили отпевание почившего святителя по чину монашеского погребения, без сокращений, согласно его завещанию.

Перед началом погребения архиепископ Онисим произнес содержательное и глубоко прочувствованное слово, посвященное светлому образу почившего архипастыря. А во время отпевания ученик покойного святителя прот. А. С. Громов поведал о нем как о добром наставнике, заветы которого оставили неизгладимый след в сердцах воспитанников.

По окончании отпевания гроб с телом почившего архипастыря был обнесен вокруг храма, и после прощания процессия с гробом направились на Введенское кладбище г. Владимира. Здесь, в присутствии многочмсленных друзей, преосвященный Афанасий был погребен рядом с его матерью.

«Журнал Московской Патриархии», № 12, 1962 г.

Как-то в беседе с одним святителем мы коснулись вопроса о поминовении усопших в праздники. По поводу высказанных мною суждений по этому вопросу мой собеседник укоризненно заметил: «Очевидно, Вам не приходилось хоронить близких, поэтому Вы так и возражаете против праздничного поминовения усопших». Это замечание весьма смутило меня, так как, действительно, до этого времени мне не приходилось хоронить близких.

В ноябре 1930 г. скончалась моя мать. Это была первая и единственная незаменимая утрата, тем более тяжелая, что мне не судил Господь быть ни при одре, ни при гробе почившей, и в моем невольном уединении не с кем было поделить мое горе. А горе было так велико, переживания были так тягостны, что письмами своими я перепугал своих друзей. В моем одиночестве единственным облегчением скорби, единственным утешением было богослужение. Господь именно с этого времени дал мне возможность совершать и литургию. Известие о кончине было получено в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Начало первого сорокоуста совпало с попразднством. Затем были праздники. Поэтому лишь на 9-й литургии было в первый раз пропето «Со святыми упокой» и произнесена заупокойная ектения. В 40-й день не было панихиды и никаких заупокойных молений, так как это был первый день Рождества Христова. За первым сорокоустом Господь помог мне совершить еще пять. И во все это время, совпавшее с периодом пения Триодей Постной и Цветной, не было сделано ни одного отступления от Устава в сторону усиления заупокойных молений. При всем том не было чувства какой-либо неудовлетворенности, не замечалось какого-либо ущерба, а сыновняя любовь находила полное удовлетворение в принесении Бескровной Жертвы в память усопшей и в тайном поминовении ее имени в важнейшие моменты литургии. Поэтому теперь, излагая церковные правила поминовения, я не боюсь уже укора, подобного тому, какой сделан был мне раньше, и со всею решительностью утверждаю, что только послушание Святой Церкви, подчинение Ее уставам может дать подлинное облегчение скорби, утешение в горе и полное удовлетворение потребности молиться о любимых.

Знаю, что по поводу моих высказываний в предлагаемой статье мне скажут: «Может быть, верно, что Вы говорите. Может быть, многое в современной церковно-богослужебной практике поминовения усопших является отступлением от Церковного Устава. Но к этому у нас уже ПРИВЫКЛИ, и отступление от установившихся, хотя бы и противоуставных порядков может вызвать смущение не только среди мирян, но и среди духовенства и может даже грозить новым расколом».

К сожалению, это в значительной мере справедливо. И главная наша беда в том, что у нас все меньше остается знатоков Устава, какие бывали в допетровской Руси не только среди духовенства, но и среди мирян. Теперь уставным считают не то, что действительно соответствует букве и духу Церковного Устава, а то, к чему привыкли, как к УСТАНОВИВШЕМУСЯ. Но следует ли отсюда, что со всем этим надо мириться, что опасение чеховского «человека в футляре» – «как бы чего не вышло» – надо поставить выше необходимости принятия неотложных мер против беззаконного нарушения и искажения церковно-богослужебных законоположений и что надо отказаться от попыток вернуть в законное церковное русло далеко уклонившуюся от него современную церковно-богослужебную практику? Конечно, нет! К сожалению, самочинные эксперименты печальной памяти обновленцев затормозили и чрезвычайно осложнили необходимое, неотложное дело упорядочения нашего богослужения. Поэтому теперь его надо начинать с особой осторожностью и осмотрительностью. Нужна долгая и основательная подготовка как среди мирян, так и среди духовенства. Нужна большая предварительная разъяснительная работа. Настоящая статья и является одним из первых шагов в этом направлении.

Следуя руководству Святой Церкви, мы исповедуем, что не только православные угодники Божии живут по смерти 1, но и все верующие не умирают, но живут вечно о Господе 2, что «из мертвых восстанием Христовым смерть уже не обладает умершими благочестно» 3, что Господь лишь в жизни другой переселяет рабов Своих 4, ибо, по слову Христову, Бог несть мертвых, но живых, еси бо Тому живи суть 5. Поэтому умирающие о Господе православные христиане не перестают быть членами Святой Церкви, сохраняя с Нею и со всеми остальными Ее чадами самое действительное, реальное, живое общение.

Богослужение и молитва являются по преимуществу той сферой, где верующие вступают в теснейшее, наиболее заметное и для внешних чувств и вместе с тем возвышеннейшее и таинственное единение со Святой Церковью и друг с другом 6. Молитва – главнейшая сила этого единения. Молитеся друг за друга 7,— заповедует Слово Божие. И Святая Церковь чинами служб своих и принятыми Ею в употребление молитвами настойчиво и постоянно внушает нам молиться о всех, наипаче о близких. Молитва о всех является долгом каждого православного христианина, долгом в самом буквальном смысле этого слова, ибо о нем молятся, и он таким образом становится должником всех – и живых, и умерших. Должник обязан уплачивать свой долг, в свою очередь молясь обо всех, не только о живых собратиях, которых он сам просил о молитве за него и которые, он знает, с любовью исполняют эту его просьбу, которых нередко он видит рядом с собой молящимися о нем, – но и об умерших, из которых с некоторыми еще сравнительно недавно «многажды вкупе снидохомся, и в дому Божии вкупе пояхом» 8и которые вообще, не только праведные, но и грешные 9, продолжают молитву свою о собратиях, ибо молитва есть вместе и выражение любви, потребность любви, а истинная любовь никогда не умерщвляется 10. Многочисленные обнаружения силы загробных молитв о живых делают последних еще большими должниками первых.