Михаил Роттер - Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть II: Тай-Цзи-Цюань

Для того чтобы быстрее освоить язык и здешние обычаи, я в основном общался с местными жителями, стараясь как можно меньше проводить времени во вьетнамской общине. Сначала мои дорогие соплеменники весьма активно меня зазывали (еще бы, новый человек, мастер, лекарь, завидный жених, в конце концов), но потом, видя мою явную необщительность, постепенно отстали. Некоторые даже обиделись.

Но мне было не привыкать, я всегда был один, так было повсюду. Помню, как мой советский (тогда я учился на врача в Союзе) ученик Володя впервые увидел меня в обществе соотечественников. До этого мы встречались только в городе, в спортзале, у него или у его друга Саши дома и он никогда не приходил ко мне во общежитие – нужды не было.

Однако в тот раз ему понадобилось меня о чем-то предупредить. Кажется, были какие-то неурядицы со спортзалом, где мы занимались, и он решил сказать мне, чтобы я зря не ехал на другой конец города. Мобильных телефонов (сейчас трудно такое представить) тогда не было, к телефону, который стоял у вахтера, дежурящего по общежитию, меня бы не позвали (я всем им успел нахамить, причем не по одному разу, когда они не пускали меня в общежитие среди ночи), так что единственным способом было приехать и сказать все, что требовалось, лично.

Зная, что общение с «невьетнамцами» у нас не поощрялось, Володя решил подождать меня снаружи. Время было обеденное и нужно было идти в столовую. А ходить туда нам положено было всем вместе. Не строем, конечно, но всем одновременно. Увидев меня, Володя повел себя очень аккуратно – он не стал звать меня, а просто отошел в сторонку, ожидая, когда мне будет удобно с ним поговорить. К тому времени он уже я знал, что я чувствую пристальный взгляд, направленный на меня, и что я подойду к нему сразу же, как только предоставится удобная возможность.

Когда я наконец подошел к нему, он тихо хихикал, явно сдерживаясь и стараясь не начать хохотать во весь голос. Я не удивился, его смешливость была мне известна – начав смеяться в начале тренировки, он часто не мог остановиться до ее конца (а занимались мы минимум два часа). Так что я спокойно ждал, пока он успокоится и сможет говорить. Отсмеявшись, он сказал следующее: «Стою жду, вижу, начали выходить вьетнамцы. Думаю, как бы мне тебя не пропустить в такой плотной толпе. И тут такая сцена: впереди толпа, позади толпа, а между ними – мастер Минь. Важный такой. Идет, засунув руки в карманы, задрав нос, ни на кого не смотрит. И что интересно, никто к нему даже не пытается приблизиться».

Тогда он это точно углядел: быть одному – это мое обычное состояние, удобное для меня, как никакое другое. Так было повсюду и так было здесь в Ирландии. Однако иногда с соотечественниками приходилось общаться: какие-то дела время от времени все-таки возникали.

Были у меня с собой грамоты (тут их называли «сертификатами»), выданные мне моим глубокоуважаемым учителем, мастером Ваном. О том, что бумага с его личной печатью открывает двери любой вьетнамской традиционной школы боевых искусств, я знал давно. Но оказалось, что не только вьетнамской. Выяснилось это, когда меня неожиданно пригласил посетить его школу один из здешних вьетнамских мастеров рукопашного боя. Отдельно он попросил меня захватить с собой «грамоту от Вана». Это меня удивило (ведь он ее уже видел), но дядька он был приличный, намного старше меня, и я решил его уважить, хотя, если честно, его школа меня совсем не интересовала – мне там смотреть точно было не на что. Но времени у меня было более чем достаточно и я решил, что лучшего способа, чем провести его с этим мастером, я сегодня точно не найду.

Когда я пришел к нему в тренировочный зал, учеников там не было. Зал был пуст, а в его «мастерском углу» стоял столик для чайной церемонии. Гость, кроме меня, был только один – немолодой (но очень моложавый) азиат, судя по внешности, почти наверняка китаец. Хозяин представил его как мастера Мо. Тот по-вьетнамски не говорил и разговор у нас пошел на английском. Когда вежливый пустой треп закончился (я сам азиат, но терпеть не могу эту восточную манеру болтать ни о чем, видимо, враги-американцы приучили переходить сразу к делу), хозяин очень вежливо попросил, если мне не составит труда, показать господину Мо сертификат «от Вана». Мо внимательно прочитал документ (благо тот был написан на китайском), восхитился каллиграфией и продолжил пить чай. Никакой другой реакции не последовало. Я решил, что на этом история и закончится, но, допив чай, Мо вытер пот со лба, благодушно улыбнулся и очень вежливо спросил, не желает ли молодой мастер дать ему, старику, урок Гун-Фу. В переводе с «ушуйско-мастерского» языка на «общечеловеческий» это означало примерно следующее: «Не хочет ли молодой зазнавшийся осел показать, что он умеет на самом деле ». Вот тут уж я удивился, – видимо, на старика моя бумага не подействовала. Я знал, что ни в одной настоящей вьетнамской воинской школе учеников мастера Вана никто испытывать не станет. Все знали качество его обучения. А если кто и не знал, то ему быстро все объясняли понимающие люди. Если они не успевали, то это делал ученик мастера Вана. Но до этого доходило редко.

А может, бумага и подействовала, но как-то не так, как я привык. Может, не будь ее, этот самый Мо меня вообще бы не заметил. Как бы там ни было, я согласился: в наших кругах отказываться в таких случаях считалось просто неприличным. Свое согласие я выразил в самых почтительных словах, потому что не хотел лишний раз нарываться (зная своего деда и Вана, я никогда не считал подобных «стариков» легкими противниками). Мало того, желая выразить гостю свое уважение, я перешел с английского языка на китайский.

Тому это явно понравилось и он разулыбался еще шире. Вообще для мастера (которым он, скорее всего, был) Мо что-то слишком много улыбался. Ничего похожего на строгость моего деда или на каменную суровость учителя Вана. Он похвалил мое произношение, сказал, что я говорю, как китаец (а я и есть китаец, только на четверть, «по деду», так сказать), в общем, всем остался доволен и, не меняя тона, предложил мне приступить к делу. Подраться меня никогда уговаривать не надо было: мастер он там или не мастер – это еще проверить надо, а даже если и мастер, то мне только интереснее.

Правда, в его поведении меня удивили две не совсем «мастерские» детали: благодушное настроение перед поединком и то, что он позволил себе выпить целый (пусть и небольшой) чайник горячего чая, заранее зная, что ему предстоит драться. И это в его-то возрасте. Или он совсем дурак (но не похож), или настолько в себе уверен. А может, ему, как и мне все равно: в чем драться (хоть голым), где драться (хоть на камнях) и на голодный или сытый желудок. «Тогда в этом смысле он совсем такой, как я», – мелькнула у меня неожиданная мысль.