Хидыр Дерьяев - Вьюга

— А может быть, дело в том, что у корня их бороды не было ангела?

— А вы думаете, у корня наших бород полно ангелов? Да они наши бороды и нюхать не захотят!

При этих его словах большинство стариков коснулись руками бород.

— Вот, уважаемый ахун, вы сказали слово «культура». Несколько раз его повторили. А не скажете ли вы нам, что это значит — культура?

Ахун улыбнулся.

— Давайте попросим моллу Акыма объяснить нам, что такое культура.

Молла Акым беспокойно заерзал, и щеки его залило краской.

— Не пристало нам высказываться в присутствии столь ученого ахуна, — попробовал было он увернуться от ответа.

— Ничего, ничего. Объясните односельчанам, что значит слово «культура».

— Культура… — произнес молла Акым и замолк, не зная, что же сказать. Старики поглаживали бороды и ждали ответа — они все желали знать, что такое культура. Молла Акым безмолвствовал. Старикам надоело ждать.

— Придется, видно, вам объяснять, ахун, — сказал Горбуш-ага. — Иначе ничего не выйдет… Видно, далеко она ушла, эта культура, не дождаться нам ее.

Молла Акым бросил на него свирепый взгляд.

— Культура… — произнес он и кашлянул. — Культура — это… Русский царь сказал: брейте бороды — и будете культурными. Значит, культура — это бритье бороды. — Молла Акым вопросительно взглянул на ахуна, но по выражению его лица понял, что не попал в точку. — Или вот еще, когда в одном селе сразу две школы?.. И чтоб они меж собой ладили, тогда будет культура… — Молла Акым помолчал немного и снова вопросительно поглядел на Джумаклыча. — А может, ахун-ага, понятие это превышает наши знания? Нас этому не обучали…

— Пожалуй, что так, молла Акым. Культура — понятие сложное. И проявляется она и в земледелии, и в скотоводстве, и в быту, и в отношениях между людьми… Но мы не станем сейчас подробно обсуждать это. Мы ушли от главной темы нашего разговора. Вот я сейчас рассказывал вам, что царь Петр силой навязывал когда-то русским культуру, а они противились всеми силами. Прошло совсем немного времени, и культурные русские люди со смехом вспоминают своих предков, боявшихся всего нового. Давайте, чтоб и с нами так не вышло. Чтоб через двадцать — тридцать лет наши дети, да и мы сами не вспоминали бы со смехом, как противились введению новой школы, как боялись проникновения в село культуры. Давайте же не будем посмешищем для потомков!

Старик, первым высказавшийся против открытия школы, погладил свою длинную бороду и заговорил спокойно и уважительно:

— Мы, ахун-ага, почитаем вас за человека ученого и имя ваше произносим с почтением. Если бы эти разговоры вел кто-нибудь другой, мы бы и минуты здесь не остались. А вас мы выслушали со вниманием. Теперь с вашего разрешения разойдемся по домам — у каждого ведь дел по горло. Но в знак нашего к вам уважения и душевного расположения просим вас, ахун-ага, в мой дом. У меня там овечка стоит привязанная, с божьего соизволения угощение устроим. Почтите мой дом своим посещением!

— Мы вас приглашаем, ахун-ага!

— Пожалуйста, ахун-ага, если вы не заняты…

Ахун Джумаклыч слегка наклонил голову.

— Сейчас у меня срочные дела. Так что простите. Как-нибудь в другой раз…

Стуча крышками парт, старики поднялись и вышли из комнаты. Ахун Джумаклыч и председатель сельсовета остались одни.

Джумаклыч сидел перед окном и читал книгу. Солнце поднялось уже высоко. Шагах в пятнадцати от дома красовались три стройных тополя, за ними начинались кибитки. Те, что стояли одна возле другой, вытянувшись в порядок, были кибитками состоятельных людей, а кибитки бедняков — раскиданы были повсюду, вразброс.

Расстроенный своей вчерашней неудачей, ахун Джумаклыч не столько читал, сколько предавался грустным размышлениям и не очень радостным воспоминаниям.

Джумаклыч учился в Уфе и в Казани, получил там высшее духовное образование и звание ахуна. Но в отличие от своих однокашников, которые безвылазно сидели в кельях медресе, полагая, что город — источник всяческой скверны и правоверному мусульманину непристойно даже видеть его, Джумаклыч даром времени не терял. За время учебы он побывал в Москве, в Петрограде, в Киеве. Он даже по морю плавал. И везде, где довелось ему быть, он смотрел, запоминал, спрашивал, жадно впитывая в себя самые разные знания. Во время первой мировой войны Джумаклыч открыл было у себя в доме новометодную школу, но дело не пошло. Сородичи невзлюбили его, прозвав «джадидом», а слово это было тогда равносильно словам «еретик», «отступник».

И когда советская власть официально поручила ему открыть в селе государственную новометодную школу, он возликовал, не давая червю сомнения пробраться в его душу. Но старики как холодной водой окатили его. Хотя выдержка помогла ему скрыть отчаяние, он переживал сейчас великое разочарование.

Джумаклыч отложил книгу, подпер рукой голову и стал глядеть на кибитки, разбросанные на холме за тремя тополями.

— Какая жалкая жизнь, какое безрадостное прозябание… В богатой кибитке горит саксаул, в бедной — хворост… Всю зиму люди сидят и греют ноги. Не успевает бедняк согреть ступни, как хворост уже прогорает. Всю зиму люди заняты только тем, чтоб согреться, как-нибудь перетерпеть холод. И так год за годом, год за годом… А если огня в очаге будет достаточно и живот будет набит досыта, то больше ничего и не надо, это — предел мечтаний… Не нужны нашим людям ни культура, ни знания…

Джумаклыч глубоко вздохнул, печальным взглядом снова окинул окрестности и вдруг заметил мальчика. Тот быстро шел по узенькой тропке, ведущей к дому Серхен-бая. Миновал тополя, подошел к дому и, увидев в окне ахуна, вздрогнул от неожиданности.

— Заходи, заходи! — Джумаклыч приветливо помахал парнишке рукой.

— Салам-алейкум! — негромко сказал мальчик, появляясь в дверях. На вид ему было лет тринадцать.

— Валейкум! — улыбаясь, ответил ахун. — Добро пожаловать, заходи! Как тебя зовут?

— Меня зовут Сердар.

— А отца?

— Отца?.. Отца — Перман…

— У тебя есть отец? — спросил Джумаклыч, заметив, что последний вопрос несколько смутил мальчика.

Парнишка опустил голову, помедлил немного…

— Вроде бы есть, а вроде бы нет…

— Как это может быть: вроде бы есть, вроде бы нет?

— Отец — чабан. Пас в песках отары одного бая…

— Ну и что?

— Бай увел его. Велел ему гнать овец через границу и увел.

— Плохо… Бай поступил очень скверно. Но все равно, рано или поздно отец твой вернется. Не захочет же он вас бросить.

— А вдруг бай его не отпустит?

— Отпустит. А не отпустит, так он сбежит. Твой отец обязательно вернется! Как ему не вернуться, если его такой сын ждет?

— Дай бог! Ахун-ага, а что это такое? — не выдержал Сердар — он давно уже не отрывал глаз от глобуса.