Хидыр Дерьяев - Вьюга

— Ну что ж, и это неплохо, — сказал Горбуш-ага и опять косанул глазом на стариков. — Поговорить бы, да идти мне надо. Может, проводишь меня, Сердар?

— Провожу.

Когда они отошли от кибитки, Сердар глубоко вздохнул и сказал:

— В Ашхабаде-то у меня все в порядке, а вот здесь… — Он махнул рукой. — Ничего у меня с ними не получается, Горбуш-ага!

— Почему? — Горбуш-ага даже остановился.

— Я ведь приехал, чтоб Мелевше увезти. А эти… родичи мои собрались, как тогда, когда в Ташкент не пускали, и ни в какую! Я бы не стал с ними считаться, да снова шум поднимать… У Мелевше и так вся душа истерзана.

— А чего они уперлись? Все ведь вроде улажено.

— Твердят, что сумасшедшая она.

— Ерунда! Все это глупости, Сердар, бабьи сплетни! Я к ней не раз заходил. Девушка в здравом уме, только горя много пережила, молчаливая стала, замкнутая. Бессир ведь до сих пор не угомонилась, все травит ее. Женихов пожилых подсылает, нарочно, чтоб насолить. Ну и, конечно, твердит: опозоренная, ославленная… Только, я думаю-тебе это слушать не пристало, свой ум в голове, разберешься, чего кто стоит…

Подошел один из бригадиров, заговорил с Горбушем-ага. Сердар попрощался и пошел обратно.

Утром в село въехала извозчичья пролетка. В пролетке сидел Сердар. Нигде не останавливаясь, даже не задержавшись у родной кибитки, он направился прямо к кибитке Мелевше.

— Здравствуйте, тетя Дурджахан! Как дела?

— Как дела… Живем…

— Как Мелевше?

Дурджахан ничего не ответила, махнула рукой, а другой рукой закрыла лицо и всхлипнула.

Мелевше сидела в углу, съежившись, словно затравленный зверек. Сердар взглянул ей в лицо. Девушка на мгновение подняла глаза и тотчас же опустила их.

— Видишь, какая она стала, — тетя Дурджахан всхлипнула. — Ни живая, ни мертвая. Доконали!..

— Ничего, тетя Дурджахан, все обойдется! Не плачьте! Все будет хорошо! Все будет прекрасно! Слышишь, Мелевше, прекрасно!

Девушка подняла голову, несмело взглянула на него.

— Тетя Дурджахан! Я приехал за Мелевше. Отдайте мне ее!

— Отдать? Ты хочешь забрать Мелевше в Ашхабад?

— Да. Сейчас, немедленно!

— Ты слышишь, дочка? — Дурджахан быстро подошла к дочери…

— Слышу, мама, — прошептала девушка, уронила голову матери на плечо и заплакала.

И вот они сидят рядом в пролетке, у всех на виду. Пролетка едет медленно: дорога разъезженная, пыльная, и извозчик не хочет гнать. Люди выходят из кибиток, глядят им вслед…

"Увез все-таки свою полоумную!" — говорят одни. "Дай бог им счастья!" — говорят другие. А третьи просто смотрят вслед пролетке и не говорят ничего.

Пролетка миновала ряды кибиток, выехала за село, и извозчик хлестнул вожжами. Взметнулось серое облако пыли.

Когда пыль осела, пролетки уже не было видно. Воздух был прозрачный и чистый.

Тюйнюк — верхняя часть крыши кибитки.

Яшмак — платок, которым замужние туркменки закрывали нижнюю часть лица. Символ молчания и покорности.

Борук — головной убор замужних туркменок, имеет цилиндрическую форму.

Элти — почтительное обращение к жене духовного лица.

Ахун — духовное лицо, богослов.

Кайгысыз Атабай — первый председатель Совнаркома Туркменской ССР.