Хидыр Дерьяев - Вьюга

Сердар не слышал его, он не отрывал взгляда от двери, за которой скрылась Мелевше.

Молла Акым снизу вверх глянул на него, усмехнулся и покачал головой.

Когда племянник моллы Акыма Пудак напал на мальчишек, первыми поступивших в новую школу, и сбросил их в реку, он был уже женатым человеком лет под тридцать, имел ребенка, но прозвище, которое дали ему в детстве сверстники — «Балда», прочно прилепилось к нему, так его и звали — Пудак Балда.

Прошло больше двенадцати лет, он успел побывать в бригадирах, потом за связь с молодой вдовой был объявлен морально неустойчивым и снят с работы, со злости совсем переехал к Бессир, стал жить с ней в открытую, выросла дочь, подрастал и второй ребенок — от Бессир, а кличка Балда по-прежнему оставалась за Пу-даком.

Дурджахан, мать Мелевше, и с места не сдвинулась, когда муж от нее ушел. К родителям она не вернулась. Забросила яшмак с боруком, покрепче затянула кушак и пошла работать в колхоз. Учила дочку сама, закончила ликбез. Работницей она была прекрасной, о ней даже в газетах писали. В общем, похоже было, что Дурджахан не слишком горюет о своей потере.

Пудак вернулся с базара усталый, злой — день выдался на редкость знойный, и он прямо истомился от жажды. Не найдя жены ни в кибитке, ни во дворе, он сердито швырнул на кошму сверток, который привез с базара, прислушался, не возится ли где…

— Опять унесло ее! Дурная баба, что глупый пес, никогда дома не сидит. Приобрел сокровище! Вот уж истинно: жен менять — только время терять!

Пудак вышел из кибитки, поглядел налево, потом направо и заорал во все горло:

— Жена! Эй, жена!

Звать жену по имени да еще стоя посреди улицы Пудак Балда, разумеется, не мог, но у Бессир был хороший слух, и она сразу поняла, что это Пудак и что он злится.

— И надо же… — жеманно протянула Бессир, появляясь из соседней кибитки. — Весь день, как проклятая, дома просидела, а мужу вернуться — жены дома нет… Не думала, что ты так скоро, давно бы чай вскипятила, — и она сокрушенно вздохнула.

Пудак не стал ей возражать, хотя прекрасно знал, что она врет: просто во рту у него пересохло и не было никакой охоты спорить.

Он давно уже понял, что сменял быка на петуха, когда ушел от Дурджахан к Бессир. Бессир была не только ленивая, жадная и глупая, она оказалась первой сплетницей в селе.

Когда, интимно похлопав собеседницу по коленке, Бессир начинала нашептывать ей что-нибудь этакое, у нее даже глаза сверкали от восторга. Она блаженствовала, она расцветала, она прямо преображалась на глазах, когда перемывала кому-нибудь косточки. Случалось, что в разгар беседы входила женщина, о которой только что шла речь, Бессир нимало не смущалась.

— Заходи, милая, заходи, сестрица! — певучим голосом приветствовала она незваную гостью. — А мы только что тебя поминали — чего это, мол, ее давно не видно… Садись, выпей с нами чайку!

А когда уходила та, с которой они только что болтали про эту, вновь пришедшую, Бессир укоризненно глядела ей вслед и говорила со вздохом: «Эх, чтоб у тебя груди отсохли, ну что за женщина! Хлебом ее не корми, дай только посплетничать про соседок!»

Женщины прекрасно изучили повадки Бессир и все-таки охотно забегали к ней в кибитку: уж больно складно умела она рассказывать, да и никто другой не знал столько новостей и таких подробностей.

Бессир вошла в кибитку, чтобы налить воды в тунчу, и тут вдруг взгляд ее упал на сверток. Она бросилась к нему, развернула…

— Прелесть какая! — запела она нежным голоском. — Какое красивое китени! — Она уже забыла, что пришла за водой, что нужно согреть чай для мужа, она не могла оторвать глаз от яркой шелковой материи. — А пахнет как! — Бессир жадно понюхала ткань. — Только настоящие краски так пахнут!

— Кончай нюхать! Лучше чай вскипяти — кровь в жилах пересохла!

— Сейчас, сейчас! Ну какой цвет, это ж надо! Так и горит! Так и переливается!

— Сказано тебе: чай ставь! Губы от жары потрескались!

— Наливаю, наливаю… — сказала Бессир и опять уставилась на материю. — Если б Мелевше заставить ворот расшить… Да разве ее заставишь! Конечно, если б ты приказал…

— Она и без приказа сделает. Любая девушка для своего наряда постарается.

— Для своего?! Зто ты Мелевше купил?!

— Конечно.

— Ну, нет! Этого она не дождется. Как что получше, сразу Мелевше! У тебя что — жены нет?!

— Ладно, хватит болтать. Согреешь чаю, отнеси Мелевше покупку.

— Ни за что! Я сама буду шить из него платье!

— Тебе в другой раз куплю.

— Ей в другой раз покупай!

— Соображай, что говоришь! Молоденькая ты, что ли? Слава богу, в годах…

— Это тебе так кажется, что в годах! Душа у меня молодая!

— Ты на макушку глянь! Пыльцой припорашивать начинает!

— Ты виноват! От тебя седина раньше времени! Как по ночам ко мне ходил да жить с тобой уговаривал, небось по-другому пел!

Бессир всхлипнула и начала усердно тереть глаза.

Пудак понял, что чая ему не видать. Весь день сегодня проторчал на базаре, его насквозь пропекло солнцем, и домой он добрался чуть живой. Голова гудела и, казалось, вот-вот лопнет. Пудак припал ртом к ведру с водой, напился, но разве холодная вода заменит в жару чай?.. А Бессир ревела все громче.

«Да… Дурджахан, бывало, прибьешь, и то никогда не пикнет. А эта кислятина!.. — Пудак поморщился. — Вон как орет — все село готова собрать! Но ничего, я тебя переупрямлю, не будет по-твоему, не надейся!» Он сел, прислонясь к стене, и прикрыл глаза.

— Чего уселся?! — заорала Бессир, мгновенно перестав плакать. — Отправляйся к своей прежней!

— Да если б она пустила… Дня бы с тобой не остался.

— Вот-вот! То-то я вижу, ты совсем ледяной сделался. Видно, и меня бросить — решил?

— Сама виновата. Женское тепло любой холод растопит. А от тебя только ворчанье да притворство!

— Тепла захотел! С чего это я тебя согревать буду, когда ты только об доченьке своей печешься! То одно ей отнеси, то другое, думаешь, мне не обидно? Что я, старуха какая? — Бессир всхлипнула. — Спишь со мной, а смотришь на сторону. — Она заревела в голос.

Пудак окончательно сник. Не было у него сегодня сил пререкаться с вздорной бабой. Наконец она стала завывать потише.

— Не соображаешь ты, — сказал Пудак, не глядя на жену, — Мелевше — девушка на выданье. Не сегодня-завтра сбудем с рук, и кончатся все расходы. А пока наряжать приходится, не то осудят.

Вроде бы очень убедительно сказал, любую проняло бы, а этой хоть кол на голове теши.

— Ты, когда жить с тобой уговаривал, что говорил? Что ты мне обещал? Ты траву лизал — клялся, что даже и не поглядишь на ту кибитку! Забыл, да? Все забыл? Не знал, что у тебя дочь растет?

Терять Пудаку было уже нечего, надежду на чай он потерял вместе с надеждой урезонить бабу и потому решил не церемониться: