Джошуа Феррис - И не осталось никого

Когда Том узнал, что его решили выпереть, он надумал вышвырнуть в окно свой компьютер. В это время к нему зашел Бенни Шассбургер. Бенни вовсе не был закадычным дружком Тома, но он иногда мог сходить с ним на обед, а потом все рассказать остальным. Слух о том, что Тома уволили, разошелся быстро, и именно Бенни отправился к Тому. Он сказал, что Том шагает туда-сюда по кабинету, как заключенный, только что посаженный в камеру. Он сказал, что вполне может себе представить, какой видок был у Тома, когда тот вечером отправился в свой напервилльский дом с алюминиевой битой, и пришлось вызывать полицию, чтобы он чего не натворил. Мы никогда прежде эту историю не слышали. Нам пришлось тут же, на месте, прервать рассказ Бенни о последнем часе Тома, чтобы он рассказал историю об алюминиевой бите. Бенни был просто потрясен тем, что мы ее никогда не слышали. Он-то был уверен в обратном. Нет, мы не слышали.

«Идите в жопу, — сказал он. — Всё вы прекрасно слышали».

Нет, не слышали. Эти разговоры всегда так происходили.

И тогда Бенни рассказал нам историю об алюминиевой бите, а потом — историю о последнем часе. Обе истории были хороши, и на них мы убили добрый кусок рабочего времени. Некоторые из нас не прочь убить толику рабочего дня, а другие потом испытывают угрызения совести. Но независимо от личных чувств за потраченное время, так или иначе, нужно отчитываться, а потому все списывали на клиентов. К концу финансового года набиралась изрядная сумма, которую наши клиенты платили нам за то, что мы сидели и трепались, а они потом эти расходы относили на вас — на потребителей. Такова цена бизнеса, но некоторые из нас задавались вопросом: а не предшествует ли это близкому концу, так же как чрезмерное расточительство предшествовало падению Римской империи. В стране крутилось столько денег, что их маленький ручеек дотекал даже до нас, позволяя нам жить среди одного процента самых богатых людей мира. Эта радость была долгой, пока не настала эпоха сокращений.

Том хотел вышвырнуть свой компьютер в окно, но при этом желал убедиться, что тот разобьет стекло и приземлится внизу на улице. Он возился под столом — вытаскивал шнуры.

— Мы на шестьдесят первом этаже, — сказал Бенни.

И Том согласился, что если стекло не разобьется, то ничего хорошего из этого не получится. Если стекло не разобьется, то они будут говорить, что Том Мота даже обосраться толком не умеет. Ну уж нет, он не хотел давать этим сволочам даже такого повода для удовольствия. Говоря о сволочах, он частично имел в виду и нас.

— Не думаю, что он пробьет стекло, — покачал головой Бенни, и Том прекратил отсоединять компьютер.

— Я должен что -то сделать, — сказал он.

У нас такой спешки не было. Наше здание стояло на Великолепной миле [7] Великолепная миля — несколько кварталов Чикаго к северу от Чикаго-ривер, где располагаются магазины, рестораны, офисные здания, отели и т. п. Здесь же располагаются крупные рекламные агентства. в центре Чикаго, на углу, в нескольких кварталах от озера [8] Чикагцы называют озеро Мичиган — просто озером. . Оно было построено в стиле ар деко и оборудовано двумя позолоченными вращающимися дверями. Мы медленно плелись по лестнице к вращающимся дверям, боясь того, что может ждать нас внутри. Поначалу нас выпирали пачками. Потом, когда у них этот механизм отладился, — по одному, по мере необходимости. Мы боялись, что в конце концов окажемся на нижней Уэкер-драйв [9] Уэкер-драйв — одна из центральных улиц Чикаго, движение на которой происходит на двух уровнях, по эстакадам. Нижняя Уэкер-драйв предназначена для сквозного проезда и движения грузовиков. . То есть, оставшись без работы, мы лишимся заработка, без заработка нас выставят из наших домов, а когда нас выставят, мы окажемся на нижней Уэкер, где займем место рядом с тележками из универсамов, приспосабливаясь к зиме и постоянной грязи на ногах. Вместо того чтобы бороться за приставку «старший» к должности, мы будем подбирать окурки на помойках. Представлять, как мы впадаем в это жуткое состояние, было забавно. И жутковато. На самом деле мы не могли поверить, что наши бывшие коллеги будут гудеть нам из «лексусов», проезжая по нижней Уэкер-драйв по пути домой, в пригороды. Мы не думали, что у нас возникнет желание помахать им вслед от горящих бочек из-под масла. Но то, что нам придется заполнять бланк безработного по Интернету, — в этом мы не сомневались. Нас пугала перспектива безуспешного поиска денег, необходимых, чтобы заплатить за аренду или по ипотечному кредиту.

Все же мы еще были живы, не стоило забывать об этом. Мы сидели за столами, а в окна по-прежнему заглядывало солнышко. В некоторые дни достаточно было просто выглянуть в окно, посмотреть на облака и макушки зданий. Мы сразу же воодушевлялись этим зрелищем. Мы становились «счастливыми». Мы могли даже проявить редкостную доброту. Возьмите, например, то время, когда мы тайком таскали сигареты «Олд голдс» в больничную палату Франка Бриццолеры. Или когда мы присутствовали на похоронах дочурки Джанин Горджанк, которую нашли задушенной на пустыре. Трудно поверить, что такое может случиться с кем-то, кого ты знаешь. Вы по-настоящему не видели плачущего лица, пока не попали на кладбище в тот момент, когда мать хоронит своего ребенка.

Девочке было девять лет. Ее выкрали ночью из открытого окна. Об этом было столько шума в газетах. Поначалу ее объявили пропавшей. Потом ее тело нашли. Нужно было видеть Джанин на этих похоронах среди фотографий Джессики, в окружении семьи, пытающейся ее поддержать… тут даже сердце Тома Моты не выдержало. Потом, когда мы вышли из зала прощаний и мрачно переговаривались друг с другом на автомобильной парковке, Том начал лупить свою «миату» 94-го года выпуска. Очень скоро на него стали обращать внимание. Он колотил кулаками по окнам и испускал жуткие крики: «Бля!» Он пинал двери и колеса. Наконец он упал на землю рядом с багажником и затрясся в рыданиях. С учетом обстоятельств такое поведение не назовешь немотивированным, но нас немного удивило, что именно на Тома это произвело самое сильное впечатление. Он лежал на асфальте парковки перед залом прощаний, в костюме и галстуке, и рыдал, как ребенок. Несколько человек подошли, чтобы успокоить его. Как мы предположили, отчасти он сорвался из-за того, что его бывшая увозит детишек в Феникс. Одно можно сказать определенно: несмотря на все несомненные факты, очень трудно понять, что думает та или иная личность в данный конкретный момент.

Мы полагали, что в век продвинутых технологий спадов в новой экономике больше не происходит. Мы считали, что такие события, как закрытие заводов в Айове и Небраске, где какие-то далекие от нас американцы борются с проваливающимися крышами и долгами на кредитных карточках, не имеют к нам никакого отношения. Мы смотрели, как по телевизору берут интервью у этих «синих воротничков». Даже в таком коротком репортаже невозможно было не почувствовать их боль и тревогу за себя и свои семьи. Но потом передавали прогноз погоды и спорт, а когда мы снова задумывались об этом, то речь уже шла о другом заводе и другом городе, а тот штат предлагал программы занятости для уволенных рабочих, с учетом их адаптации и переподготовки, и организовывал учебные центры. Нечего страшного с ними не должно было случиться. Слава богу, мы могли не беспокоиться о таких несчастьях. Мы — корпоративные граждане. Чего нам бояться с нашими научными званиями? Да и корпоративный жирок смягчит удар при падении. Нам были нипочем переменчивые рыночные ветра перепроизводства и избыток производственных ресурсов.