Эдуард Пашнев - В году тринадцать месяцев

Анна Федоровна исправила отметку, положила тетрадь на край стола.

— Возьми.

Алена смотрела в сторону, не могла пересилить в себе неприязни к учительнице. Раиса Русакова поспешно встала, взяла тетрадку, положила перед подругой. Алена оттолкнула от себя тетрадку локтем.

— Ну, это мы сделали, — сказала учительница. — Перейдем к следующему. Кто у нас не написал? Куманин? Ну иди к доске, Куманин, расскажешь своими словами.

— Что?

— Иди отвечать.

— Чего отвечать?

— Встань!

Валера Куманин поднялся.

— Чего отвечать?

— К доске иди. Здесь и поговорим.

Валера вышел к доске, всем своим видом, походочкой показывая, что он все равно ничего не знает и нечего его вызывать. Отвернувшись от учительницы, он смотрел в окно, гримасничал одной половиной лица, подмигивая классу.

— Ну, что дальше? — спросила Анна Федоровна,

— Не знаю.

— Отвечай урок.

— Без магнитофона не могу.

При упоминании о магнитофоне учительница с досадливым любопытством посмотрела на мальчишку. Валера отвернулся, глупо засмеялся.

— Не надоело на истории играть?

— У нас не было сегодня истории, — крикнул Мишка Зуев. — Во!

— Так что — скучаете? Соскучились по научно-технической революции, Куманин?

— Я тоже соскучился, — крикнул Мишка Зуев. — Честно!

— Тихо! Дежурный у нас какой сегодня беспокойный. — Анна Федоровна приподнялась над столом и тут же опустилась снова на стул, посмотрела на Валеру Куманина. — Отвечать будешь?

— Напомните, что вы задавали?

— Ты зачем сюда ходишь, рыбынька? Куманин, Куманин… Ладно, садись.

— Банан будете ставить?

— Ничего я тебе ставить не буду. Напиши сам в дневнике: «Я плохо учусь» — и дай прочитать родителям.

Валера вернулся на свое место, сел, положил руки на парту и стал смотреть в сторону. Анна Федоровна ждала, никого не вызывала.

— Написал?

— Не буду я писать. Что я, дурак — сам на себя писать, что я, рыжий?

— Напишешь. Ты у нас не рыжий, ты у нас курносый. Только учиться не хочешь. Родители об этом должны знать.

«Ловко я его поймала. Вот он чего боится, — подумала она. — Гордость не позволяет о самом себе написать…»

— Написал? Ты не тяни время.

— У меня ручки нет.

— Дайте ему кто-нибудь ручку.

Никто не пошевелился. Это удивило Анну Федоровну. Все сидели тихо, но никто не пошевелился. Учительница взяла со стола свою ручку, подошла к Валере.

— Вот тебе ручка. Пиши!

Валера озлобленно посмотрел на нее снизу вверх.

— Не буду я писать.

— Пиши, рыбынька, время идет.

Она старалась говорить спокойно, но щеки у нее уже подрагивали от сдерживаемой неприязни к этому злому мальчику. Спиной она чувствовала пристальные взгляды ребят. Класс вел себя непонятно.

— Пиши, пиши, ну?

— А вы напишите, что плохо преподаете.

Сказав это, Валера отодвинулся еще дальше, на самый край, столкнув сидящую рядом с ним тихую девочку Свету Пономареву. Та без сопротивления встала, оперлась рукой о стену. Анна Федоровна растерянно и вместе с тем яростно смотрела некоторое время на Валеру. Затем сказала, вернее, крикнула срывающимся голосом:

— Встань! — Но это было не совсем то, чего она хотела. — Вон из класса!

Валера не осмелился выйти в проход, где стояла учительница. Светка посторонилась, и он полез вдоль стены, вытирая своим не по-мальчишески толстым задом штукатурку. Анна Федоровна шла по проходу параллельно с ним.

— Значит, не нравятся тебе мои уроки, рыбынька?

— Я правду сказал.

— Мы не «рыбыньки», — подала голос с «Камчатки» Маржалета (Маргарита Кравцова). Анна Федоровна резко обернулась. Она хотела спросить у этой толстой грудастой дурищи: «А кто же вы?», но не спросила, ученики, действительно, не «рыбыньки». Настаивать на том, что они «рыбыньки», сейчас было глупо. Но что-то надо было ответить, а она не знала что. Она уже открыла рот, вздохнула и ничего не сказала. А Маржалета, видя растерянность учительницы, поднялась, одернула платье на груди и боках и, наклонив голову, проговорила, словно перед ней была мать или подруга:

— Давыдова Алена пишет стихи, а вы не знаете. Ну, скажите честно, знаете?

— Да, знаю, — ответила Анна Федоровна. — Читала в стенгазете.

— Ну, что… скажете — плохие?

— Я скажу, Кравцова, сядь! А ты что стоишь, барышня? — набросилась она на Светку Пономареву. — Тебе тоже мои уроки не нравятся? Кого еще не устраивают мои уроки? Дверь открыта. Идите!

Алена рывком поднялась. С минуту она соображала, что же делать дальше и что сказать. Она хотела сказать, что дело не в стихах, она сама знает все про свои стихи, никто Маржалету не просил выступать.

— Что, Давыдова? Иди! Иди! — сказала Анна Федоровна.

— Зачем вы так со Светкой Пономаревой? И вообще?

— Магнитофон укрепляет знания. Чем плохо? Во!

— Сядь! — дернули Мишку Зуева сзади за пиджак, и он сел, но не сдался.

— Чего? Я за технический прогресс.

Учительница смотрела на Алену.

— Ну что, Давыдова? Ну что?

— И вообще! — повторила Алена.

— И вообще, Давыдова, встала — иди! Я не собираюсь перед тобой отчитываться.

Алена хлопнула крышкой парты и пошла к двери. Вслед за ней поднялась Раиса Русакова. Захлопали крышки парт. Пробежала мимо учительницы, вытирая слезы, всхлипывая, Светка Пономарева; за ней — Маржалета, Людмила Попова и Людмила Стрижева, другие…

Анна Федоровна стояла у своего стола, не решаясь никого остановить. Она даже не могла ничего им сказать, только открывала и закрывала рот. Щеки у нее обвисли, оскорбленно подрагивали. Она слышала топот в коридоре, он отдавался у нее в висках. Потом увидела из окна ребят, выбегающих из школы. «Это же они не от меня убегают. Это они от Великой Русской Литературы убегают, — подумала она. — Катитесь, рыбыньки! Пушкин и Лев Толстой за вами не побегут».

Последними покинули класс Сережка Жуков и Лялька Киселева. Они неторопливо собрали свои тетрадки, книжки и даже попрощались. Сережка Жуков просто кивнул. Лялька Киселева сказала печальным голосом:

— До свиданья, Анна Федоровна!

Учительница им не ответила. Она оправила свитер и вышла из класса раньше, чем сочувствующие ей мальчик и девочка достигли дверей.

Директор школы Андрей Николаевич Казаков был на уроке. Когда прозвенел звонок, Анна Федоровна и завуч Нина Алексеевна вышли в коридор, чтобы его встретить. Нина Алексеевна накурилась во время разговора в учительской (каждое ЧП она принимала близко к сердцу) и сейчас жевала воздух, собирая брезгливые морщины на лбу и вокруг рта.

В конце коридора из класса вышел высокий худой мужчина в темном костюме. За ним, слегка сгибаясь под тяжестью магнитофона «Комета», шагал почти такой же высокий парень из 9 «А» Юра Белкин. Еще двое мальчишек, отталкивая друг друга, быстро шли рядом с директором, что-то оживленно говоря ему, жестикулируя. «Так когда-то заканчивались и у меня уроки, — подумала Анна Федоровна, — хотя я и не пользовалась магнитофоном».