Валентина Ad - Покаяние (СИ)

Фаина изо всех сил старалась не вникать в фееричный монолог Анастасии, но оглохнуть тоже было не в ее силах. То, что ей пришлось выслушать, не укладывалось в голове. Ее собственной мамы давно не стало на этом свете, а отца алкоголика практически сразу после этого лишили родительских прав. Будучи семиклассницей она сменила обычную школу и какой-никакой, но отчий дом, на школу-интернат. Она с детства знает что значит «жить по уставу» и никогда не мечтала о подобном продолжении. Она бы отдала все, что у нее есть, только бы ее мама была сейчас рядом, но это невозможно. А Анастасия вот так просто, забавы ради, отказалась от всех мирских удовольствий и от маминой заботы! Фаина до сих пор помнила, как сладко пахли мамины руки, когда каждое утро заплетали ей волосы. Она прекрасно помнила блеск в любящих глазах, когда те смотрели на нее. Она часто вспоминает прикосновение маминых губ к своей щеке, когда та укладывала ее спать… Возможно, если бы ее маму не забрал к себе Господь, она бы никогда не оказалась в монастырских стенах в поисках тепла, понимания, прощения. И совершенно точно, ее жизнь сложилась бы иначе.

- Это все понятно, назло маме решила сделать. Вот только я все равно понять не могу – зачем ты четвертый месяц подряд издеваешься над собой, ведь тебе никогда не стать монахиней? Ну пощекотала маме нервы месяц - другой, достаточно. Зачем отказываться от жизни в достатке, ради полунищенской монашеской, пусть даже и ненадолго? Ты ведь даже не пытаешься впустить в свое сердце бога, а молитва для тебя всего лишь набор слов и предложений.

- Не суди, сестра, да не судимой будешь! – Серьезно заявила Анастасия с упреком глядя на растерянную от неожиданного поворота Фаину, а потом взорвалась смехом. – Ха! Повелась!

Фаина вздрогнула. Она действительно не ожидала от Анастасии чего-то подобного, но скорее всего это была единственная заповедь, которую та знала, причем еще за пределами монастыря.

- Господь с тобой, Анастасия. – Фаина испуганно оглядывается по сторонам, как бы благочинная не услышала этот заразительный смех, который был здесь под запретом.

- Да не боись, никто нас не спалит. Если ты так и дальше будешь шугаться, шею свернешь на раз-два. – Анастасия присела на землю и, сняв покрывавший голову вишневый платок, завязала его как бандану. – Господи, Фая, да чего ты так пугаешься?! Ну не убьют же меня за это? Ну скажет мне благочинная или игуменья читать без памяти сотню молитв или пять тысяч поклонов отбивать и что? Кроме меня ведь точный учет никто вести не будет. Сделаю вид, будто у меня в голове одни молитвы или лоб на пятом поклоне расшибу и дело с концом! Этим меня не испугаешь. А работу какую назначат – не вопрос, с меня работница еще та. Что еще они могут сделать? Чего бояться-то, если и так живем хуже некуда.

Фаина как-то слыхала будто некоторые монахини часто потерпали от физических наказаний. Кого-то до полусмерти избили розгами. Кому-то одевали на голову настоящий терновый венец, имеющийся в монастыре именно для подобных целей, и заставляли совершать в нем земные поклоны до тех пор, пока на полу не появлялась не капля, а целая лужа крови. Кого-то оставляли без еды на три и больше дней. За разные по своему роду непослушания применялись и разной степени наказания. Фаина не знала, насколько эта информация, полученная путем послушания на кухне, от падких до разговоров матушек правдивая и в их ли монастыре это происходило. Но проверять это на себе она зареклась. Как бы ни взыграла в ней гордыня или себялюбие, она похоронит их под вечным валуном послушания и повиновения.

- Я бы не была столь категоричной в перечне наказаний, они ведь могут меняться.

- Да, но мы живем по уставу, а в нем физическая расправа за непослушание не значится. Бог этого не одобрит.

- Сестра Анастасия, не поймите меня неправильно, вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, только помните – ничто в нашей земной жизни не вечно. А сейчас простите, я должна вас оставить.

Взяв в обе руки две полных корзины свежайших огурцов, во избежание любых наказаний, Фаина поспешила покинуть свою сестру.

- Тоже мне, праведница! Да ты, небось, грохнула кого, а теперь пришла сюда грехи замаливать, вот и нос воротишь от нормальных людей! Так всегда в убогих триллерах бывает. Сама-то не намного старше моего, а строишь из себя столетнюю святошу!

«Отче! Прости ей, потому что не ведает она, что говорит» - тут же пронеслось в голове у Фаины услыхавшей краем уха послание Анастасии.

- Как бы мне хотелось, чтобы ты была права в своих догадках… - чуть слышно прозвучало на тяжелом вздохе.

2

Утро следующего дня началось с покаяния. Фаина в первую очередь отработала щедро начисленные благочинной Варварой тысячу поклонов. Она добросовестно откланялась тысячу раз. Что, благодаря все той же матушке благочинной, было для нее не ново. После первой своей тысячи, Фаина едва могла выстоять службу. Ей казалось, что все мышцы на спине кто-то умышленно залил слабым кислотным раствором, от чего они моментально воспалились и потихоньку тлели. Позвоночник отказывался поддерживать туловище и на вечерней, Фаина была похожа на шахматного коня, что хоть как-то облегчало ее страдания. Тысячу раз подряд гнуть спину туда-сюда не так легко, как может показаться со стороны. Не десять и не сто, а ТЫСЯЧУ!

Всякий раз, когда Фаина оказывалась в чем-то «виновной» и приговаривалась матушкой Варварой к поклонам, дабы облегчить собственную участь она мысленно переносилась в свою юность. Она представляла себе, что благочинная Варвара это Виталина Михайловна (ее воспитатель из интерната) поставившая ее на прополку поля в один гектар. Хочешь, не хочешь, а тебе приходится бить поклоны и не факт, что тысячу. Тогда, в свои тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, Фаина привыкла кланяться с сапкой, граблями, и лопатой в руках, а сейчас в свои двадцать три, ей просто нужно все вспомнить.

Все время, что у Фаины уходило на исполнение наказания, она не переставала молиться и не потому, что так было положено, просто она испытывала потребность в этом. Ее первым наказанием было именно прочтение сотни раз «Молитва ко Господу о прощении, заступлении и помощи». Но она даже мысленно не жаловалась и ни о чем не жалела. Только так ей удавалось избавиться от всего лишнего в голове. Так было, когда она не пришла на утрению, не зная, что это недопустимо даже из-за невыносимой боли внизу живота, и ее за это наказали. Когда наслаждаясь прекрасными пурпурными красками неба и моря, не уследила за временем и вовремя не оказалась в своих покоях… Когда позволила себе до обеда полакомиться свежей лепешкой, что было недопустимо. О том, что «перекусы» в их монастыре сурово запрещены, она узнала потом, когда сутки напролет вымаливала за это прощение.