Dок Берг - Наглое игнорирование

— Сыплются, как из танка изобилия, — гаркнул восторженно Шаттерхенд. Он мечтал о внеочередном отпуске. Командир роты только поморщился, бравому американцу не приходило в голову, что это не самое разумное – оказаться в толпе злобных индейцев и радоваться, что тут можно собрать кучу ценных скальпов и разбогатеть. Как бы самим без скальпа не остаться – первая волна выбила из роты три танка, один – насовсем. Так что "железный крест" и отпуск за подбитых русских – это замечательно, но не так все идет, совсем не так.

Пригнулся от рева над головой – снова "Штуки" пошли пикировать, черт их дери – слишком близко, могут и ошибиться, хотя помогают, конечно. А дальше стало некогда – русские вошли в клинч. Бой пошел на предельно коротких пистолетных дистанциях, потом смяли взвод Буби и пришлось мчаться туда, восстанавливать положение. Мельком увидел, что танк комвзвода стоит с выбитым катком, но продолжает бить и из пулемета и орудия, вокруг была мешанина из сыпавшихся с тридцатьчетверок русских и танкогренадеров, которые паршиво окопались и теперь это сказывалось, когда драться пришлось накоротке. Бравый болван Буби стоял в башенном люке и стрелял из пистолета. На общем фоне под рев десятков орудий это смотрелось особенно нелепо. И разъяренный гауптштурмфюрер зарычал по радио: "Исчезни в танке, идиот!"

Тот услышал, удивленно вытаращился на прикатившего из дыма гауптштурмфюрера.

Получил в уши раскаленный злобой речитатив дополнительно и перестал заниматься ерундой. Чертов дурак, он определенно больше боялся своего командира роты, чем творившегося вокруг кошмара. Вот сам Гаманн – определенно ужаснулся творившемуся вокруг, такого он раньше никогда не видал, хоть и побывал в многих переделках. Слишком серьезная сила ломила и видно было, что иваны настроены жестко. А потом, чем дальше, тем меньше получалось командиру роты успеть командовать и держать ситуацию под контролем, расползалось все, как трухлявая ветошь. Русские прорвались на артиллерийские позиции и устроили там погром, и самому Гаманну, пришлось нестись сломя голову выручать своих собственных тыловиков и только охнул, увидев, что успел натворить всего один советский танк, дорвавшись до мягкого тылового пузика его, Гаманна, роты.

Иван слишком увлекся погромом и проглядел выскочивший из дыма танк гауптштурмфюрера, получил три снаряда в борт и закоптел, разгораясь. Кто-то чуть ли не из под гусеницы Т-IV длинной очередью срезал вываливающегося из люка русского, на котором горела одежда, и тот свис, наполовину высунувшись из проема, дотянувшись руками до земли. А очередь как обрезало и гауптштурмфюрер поморщился, поняв, что Пердун не рассмотрел кого-то из своих в мертвой непросматриваемой зоне – и раздавил. Такое бывало во время боя и всегда было неприятно знать, что проехал по своим.

— Чифтен, нужны снаряды! Половина боекомплекта! — бодро доложил Шаттерхенд из душно воняющей горелым порохом глубины башни.

Новое занятие, хотя да, с такой интенсивностью пальбы до вечернего времени не доживешь. Надо искать в разгромленном хозяйстве старшину роты. Не нашел. Скорее всего – в тыл убрался, чутье у старшины на неприятности – просто феноменальное. К счастью, ящики со снарядами были целы – русский не заметил штабель в окопе, зато весело хлопали неподалеку в огне канистры с бензином, там ураганно горело, где вчера устроили запас топлива. Трюндель, дико ругаясь, побежал искать кого-нибудь в помощь, с трудом нашел двоих, совершенно очумелых, засыпанных землей, пыльных словно после пешего марша, быстро накидали снарядов до нормы. Сердце бешено колотилось и поймал себя на том, что пальцы дрожат.

Пришлось откатиться назад, выручая артиллеристов, не дали иванам уничтожить всех, но покатались русские по станинам у нескольких орудий, продырявили пару "Куниц", перепахали позиции. Что-то удивило особенно, с трудом понял – стемнело, словно вечер – а по часам – светлый день, но неба не видно – сквозь вонючую завесу пыли и дыма тусклой медной монетой торчит летнее солнце и вроде как холоднее должно быть, а жарища от огня, словно в аду. Выметнуло в небо здоровенный столб пламени, словно из преисподней дыра открылась – тридцатьчетверка взорвалась, у этих танков хорошо детонирует боезапас, оторванная башня с нежданной для такой тяжести верткостью отлетела в сторону, воткнулась пушкой в землю. Горит все вокруг – и танки и трава, и земля вроде горит, дышать нечем, горло дерет словно проволочным ершиком, голова одурела, слух почти пропал, отбило барабанные перепонки пальбой вокруг, которая слилась в рев, отдельные выстрелы и разрывы не отличаешь, только когда своя пушка харкает стальными болванками ощущает тело отдачу и немножко понимает – это тут, рядом. Зноем пыхало, словно в Сахаре какой-то воюешь.

А потом перед Гаманном гулко что-то врезалось в крышку люка и слепяще брызнуло раскаленной металлической жижей в лицо. Ударило, словно три кулака враз, непроизвольно схватился рукой, почувствовал под пальцами странную мокроту, густую, словно десертное желе, с комками и комочками. Глаз было не открыть, попытался – резануло, словно бритвой. Провалился в башню, ахнул подвернувшийся под задницу Шаттерхенд. Плохо, очень плохо, в голосе у верного оруженосца – испуг, слышный даже сквозь громовой гул вокруг. И голова закружилась, тошно стало, понял – ранен. Серьезно ранен, попробовал открыть глаза – потерял сознание от боли.

Боль была теперь чудовищная. Раньше Гаманн иногда мечтал о том, как его ранят и он героически будет командовать, словно древний воин, презирающий боль и смерть и юные валькирии будут глядеть на героя восхищенно. И потом почет, награда и всеобщее уважение. Теперь все это воспринималось как детская глупость, самому стало стыдно. И какое там командовать – впору калачиком свернуться и скулить.

Пришел в себя – рев боя ослабел, отдалился, но в ушах шумит. И тело плывет, не как в танке, а – иначе. И вроде копыта постукивают. Потрогал с опаской лицо – материя мокрая, обмотана вся голова. Печет лицо и рвущая боль – там где глаза, провалился в забытье. Последней мыслью было:

— Так глупо. Но все же не придется сидеть с протянутой рукой, вроде как продавая спички. Фюрер позаботится о своем солдате.

На этом месте словно взял реванш в окапывании за все прошедшее время и за те уничтоженные медсанбаты. Впрочем, тут все зарывались в землю, как кроты. И потому старания капитана чем-то диким не выглядели, добился от подчиненных, чтобы даже места расположения раненых до приема – и то были заглублены. Санитары ворчали, естественно, но копали как велено. Помогало и то, что за горизонтом ворочалось, гремело и ворчало что-то лютое и громадное. Немецкие войска прошибали лбом оборону стоящих впереди соединений и к сожалению рев и гром все время приближался. Степная местность, для танков самое то. Развернули медсанбат в леске, была неподалеку деревушка, но оно к лучшему – дома точно будут бомбить, а тут, в лесу, спокойнее. Прикинул Берестов – и организовал впридачу еще и несколько узлов обороны по периметру расположения на случай, если придется отбиваться. Ожидал от начальника медсанбата хмыканий и насмешек, но Быстров как ни странно отнесся с пониманием. А потом вдруг признался подчиненному: