Dок Берг - Наглое игнорирование

Прогрызать это было непросто, тем более, что хоть и насмотрелись медики по дороге на колоссальное количество брошенной немцами техники, но тут видно подбросили резервов. И опять эсэсовцы танковые. Правда не из тех дивизий, что под Прохоровкой были выпотрошены. Дивизия "Великая Германия", вроде, как разнюхал старательный начштаба. Берестов старался все знать, что творится вокруг, постоянно налаживал связь с соседями, считая, что именно из-за его оплошности погибли медсанбаты тогда, но эту точку зрения майор Быстров не разделял, считая. что такие мысли у его подчиненного – неправильные. Тогда, в начале войны просто даже при желании такого не получилось бы. Крайне редкое было построение войск, с дырками как меж дивизиями, так и внутри них. Хоть и медик, а знал командир медсанбата, что одна дивизия вообще прикрывала почти 100 километров по Пруту. А 30-40 километров по фронту на дивизию – это была практически норма. При таком построении и отсутствии средств связи – это решето без дна. Так что тогда, в 1941 году наладить связь с соседями было недостижимо, но при этом майор понимал, что Берестов не думать об этом не мог. Впрочем, сейчас связь с соседями уже была и поддерживать ее было полезно и нужно. Потому относился к стараниям подчиненного одобрительно и поощрительно. Все годится, когда на пользу дела.

И вообще ему казалось, что даже потери становятся меньше. Определенно, армия набиралась опыта. Довелось даже участвовать в офицерских обсуждениях. Среди танкистов был постоянный спор, когда лучше вводить в бой танковые армии или танковые части пониже – в уже чистый прорыв, то есть, когда впереди нет занятых пехотой врага рубежей, или можно раньше, допрорывая последние рубежи танковыми армиями. Жуков всегда старался вводить в чистый прорыв, Конев – наоборот, допрорывал, причем, кстати, потери у него бывали больше, чем у Жукова. Командиры пониже тоже отстаивали каждый свою точку зрения, скептики говорили, что никогда они чистых прорывов не видали, это абстракция. Для медиков получалась своя статистика – у Жукова выходило, что первые два-три дня были очень серьезные потери, зато потом резко уменьшались, а у того же Конева – росли только ото дня на день. Но и при том куда меньше потери выходили, чем в прошлом году или тем более – в 1941. И что грело душу – теперь становились видны и немецкие потери. Наглядно, в виде валяющихся по полям и особенно густо – по обочинам дорог, развороченных и сгоревших машин, распоротых взрывом танков, разваленных на железные абстрактные фигуры – и более – менее целых, раскуроченных пушек и вонючих трупов – человеческих и лошадиных.

Поговаривали, что провал на Курской Дуге был лебединой песней Рейха. Но с этим пока соглашаться было рановато – контратаковали фрицы яростно и старательно. Именно поэтому командир медсанбата всемерно поддерживал начинания своего начштаба. Весной этого года, когда корпус сидел в Воронежской области до самого начала лета, и персонал медсанбата мог наблюдать, как вытаивают венгерские трофеи из оседающего снега и некоторые азартные сотрудники даже делали ставки – к женскому дню оттает или только к Первомаю вон тот "Туран" – или нет.

Неугомонному Берестову почему-то показалось, что неподалеку от медсанбатовских палаток в овражке застряла противотанковая пушка – вроде как там торчал край щита из снега. Издалека и впрямь было похоже. Не удержался, не стал ждать и полез смотреть. Вернулся чертыхаясь по-своему, непонятно для окружающих, набрав талой воды в сапоги и промокнув мало не до пояса. Оказалось – торчит край задубевшего брезента, который венгры накинули на штабель голых трупов своих компаньонов. Когда совсем все потаяло – стало ясно, что медсанбат встал на место, где и у венгров какое-то медицинское учреждение стояло, отсюда и покойнички. Фиаско не охладило пыл капитана, пушка для медсанбата стала его идеей-фикс.

Желание вооружиться неположенным поддерживал и замполит. И командира медсанбата этим заразили. Что хорошо, командование медсанбата придерживалось схожих взглядов. Для дела это было полезно. К слову и фамилии у них тоже были схожи, что периодически вызывало путаницу у людей новых. Командир носил фамилию Быстров, замполит – Барсуков, а начштаба – Берестов. На слух или впопыхах перепутать было проще простого, что вызывало некоторые осложнения периодически, но несерьезные. Замполит даже отпустил на эту тему не вполне зрелую политически хохмочку, заявив как – то во время отмечания Первомая, что, дескать, вот у нас в медсанбате все начальство на Б, а в Германии – все на Г! Гитлер, Геринг, Гиммлер, Геббельс, они потому даже и свастику паскудную свою состряпали из заглавных букв. Пришлось переубеждать, хотя показалось, что потом замполит и огорчился и обиделся, попав впросак.

Раненого со стола потянули в соседнюю палатку, где его приведут в чувство и будут наблюдать за состоянием, рутинные действия по смене инструментов, перчаток, санитарка работает, стол моет. Глянул вопросительно на операционную медсестру – увы, есть еще раненые. Удивился, когда зашел знакомый офицер из штаба бригады. Своими ногами, хотя по перевязке видно и по белым неживым пальцам, что из бинтов торчат – плохое ранение, как бы не пришлось ампутировать – на одной гордости держится раненый, форсит из последних сил. Санитары за спиной – на тот случай если заваливаться начнет – чтоб подхватить. Силком на носилки офицера класть им не по чину, но стерегут каждое движение.

Когда ревизовал рану – похмурнел. По уму – ампутировать надо выше локтя. Массивное размозжение тканей, повреждены кости, кровоснабжение ниже практически отсутствует, пациент сильно ослабел, но пока от наркоза отмахивается, поясняя, что хочет узнать – какие перспективы. Вот паскудные такие моменты, когда хорошему человеку надо говорить, что сейчас придется оттяпать ему руку. И все – из красавца мужчины он станет навсегда инвалидом. Вздохнул, выложил все, как есть. И – ожидаемо, вскинулся раненый, возмутился из своих последних слабых силенок. Запрещает резать, знакомо. Практически никто не соглашается. Как и обычно объяснить пришлось, что весьма вероятна перспектива развития гангрены и придется вылущивать уже из плечевого сустава, что не даст никакой возможности в дальнейшем облегчить жизнь использованием протеза, причем это еще неплохо, очень может быть, что развитие гангрены будет очень быстрым и ни черта сделать не получится. Тут Быстров припомнил некоторые детали биографии пациента, и заметил:

— Если бы у меня был выбор – любоваться своим любимым, как вы говорите "КырКырКырКыром" с набережной или сдохнуть от гангрены – предпочел бы все-таки первое. Без руки – но живым лучше, чем с рукой – но мертвым.