Сара Пеннер - Тайная лавка ядов [litres]

Для меня это была последняя возможность избежать серьезных последствий, последний шанс спасти остатки нашей дружбы. Соврав о своем исследовании, я могла не признаваться в худшем своем проступке, в том, что вторглась на объект культурного наследия. Если я ей расскажу, кто знает, как она поступит? Она может догнать полицейских и сообщить о преступлении, может захотеть поучаствовать в невероятном, сенсационном открытии или может совсем со мной порвать и сказать, чтобы я больше с ней не связывалась.

Но дело было не в том, что сделает и чего не сделает Гейнор с полученной информацией. Это было мое бремя, и, если я что-то поняла за последние дни, это то, что тайны разрушают жизнь. Мне нужно было открыть правду о моем вторжении – которое теперь казалось пустяком по сравнению с обвинением в убийстве, которое мне чуть не предъявили, – и о немыслимом открытии, которое я совершила.

– Мне нужно вам кое-что показать, – наконец сказала я, убедившись, что в комнате по-прежнему никого нет. Я вынула телефон и открыла папку с фотографиями журнала аптекаря. Потом начала рассказывать, а Гейнор с интересом заглядывала мне через плечо.

Когда я вернулась в палату Джеймса, была уже середина дня. Там почти ничего не изменилось – только теперь он крепко спал. Когда он проснется, мне нужно будет кое-что ему сказать.

Прежде чем устроиться на стуле под окном, я пошла в туалет. И внезапно замерла, глядя вниз округлившимися глазами; я ощутила безошибочную течь между ног. Сжав бедра, я метнулась в холодный туалет в палате Джеймса и села на унитаз.

Слава богу, я наконец получила ответ: я не была беременна. Я очень даже не была беременна.

В туалете был запас прокладок и тампонов, упаковку которых я и открыла. Закончив и вымыв руки, я посмотрела на себя в зеркало. Прижала пальцы к стеклу, потрогав свое отражение, улыбнулась. Неважно, что станется с моим браком, ребенка, который осложнил бы все, не будет. Невинное дитя не будет беспомощно стоять рядом, пока мы пытаемся разобраться в себе: вместе и по отдельности.

Я вернулась на свое место рядом с Джеймсом и прислонилась головой к стене, прикидывая, смогу ли подремать в таком неудобном положении. Во время этой теплой, сытой передышки я вспомнила сегодняшнее утро и то, как мы сидели с Гейнор в кофейне. Она дала мне две статьи об аптекаре, но прочла-то я только одну.

Я нахмурилась, взяла сумку и вынула статьи. Почему я не показала их полицейским, когда они усомнились в том, что я провожу исследование? Честно говоря, я совсем забыла про статьи, у меня были более насущные заботы.

Я развернула две страницы; первая статья, от 10 февраля 1791 года, была сверху. В ней говорилось о смерти лорда Кларенса и о восковом оттиске изображения медведя. Я ее уже читала, поэтому переложила назад и переключилась на вторую статью, от 12 февраля 1791 года.

Прочитав заголовок, я ахнула. Эта статья объясняла то, что сказала Гейнор в кофейне, когда упомянула, что смерть лорда Кларенса стала для аптекаря началом конца.

Заголовок гласил: «Аптекарь-убийца спрыгивает с моста. Самоубийство».

Статья затряслась у меня в руках, как будто я только что прочла объявление о смерти кого-то, кого очень хорошо знала.

Мы с Элайзой стояли рядом на мосту, констебль был всего в нескольких шагах от нас. Смерть приближалась – была так близко, что я чуяла холод ее протянутых рук.

Секунды перед смертью оказались совсем не такими, как я ожидала. Во мне не пробудились воспоминания о матери, о моем утраченном ребенке или даже о Фредерике. Было лишь одно воспоминание, недавнее, едва оформившееся: малышка Элайза, впервые появившаяся у меня на пороге в своем потертом плаще, в жалком подобии шляпки, но с такими юными свежими щеками, как у новорожденной. То была истинная, в прямом и честном смысле, маскировка. Идеальный убийца. Потому что многие слуги в Лондоне убивали своих хозяев, но кто поверит, что двенадцатилетняя девочка подаст своему хозяину за завтраком отравленное яйцо?

Никто бы не поверил. Даже я.

И я опять не поверила себе. Потому что, пока мы стояли на мосту и я готовилась прыгнуть, едва слово «беги» сорвалось у меня с языка, девочка перекинула ноги через перила Блэкфрайерского моста. Она оглянулась, бросила на меня нежный взгляд, подол ее юбки затрепетал на ветру, взлетавшем от Темзы.

Что это, какая-то уловка? Или глаза меня обманывали, возможно, по воле демона, жившего внутри, отнявшего у меня столь важное чувство в последние мгновения? Я навалилась на перила, чтобы схватить ее, но она ускользнула от меня прочь, мне было не угнаться за ее легкими движениями. Это меня разъярило, ее игры отнимали у меня драгоценные секунды. Мне как-то нужно было собраться с силами и перевалить свои собственные кости через железные перила, прежде чем меня схватит полицейский.

Держась одной рукой за перила, другой Элайза по-прежнему сжимала голубой флакончик, который только что предлагала мне. Она поднесла его к губам, всосала из него жидкость, как голодный младенец, и бросила флакон вниз, в воду.

– Это меня спасет, – прошептала она.

Потом ее пальцы одни за другим соскользнули с перил, как ленточки.

Все помещенное в тело вытесняет из него нечто, усиливает его или подавляет.

Мать преподала мне этот простой урок о силе рожденных землей лекарств, когда я была ребенком. То были слова великого философа Авла, о котором почти ничего неизвестно. Некоторые вообще сомневаются в его существовании, тем более в правдивости этого положения.

Его слова затопили меня, пока я смотрела, как падает тело Элайзы. Прежде мне никогда не случалось оказаться в такой странной точке, откуда можно увидеть, как кто-то падает прямо под тобой. Ее волосы вытянулись вверх, точно я незримо их держала. Руки были скрещены на груди, как будто она хотела защитить что-то внутри. Она смотрела прямо перед собой, на реку, простиравшуюся внизу.

Я ухватилась за обещание в словах Авла. Я знала, что помещенные в тело масла, настойки и вытяжки могли убрать – в прямом смысле растворить и уничтожить – создание во чреве. Они могли отнять самое желанное.

Еще я знала, что они могут вызвать боль, ненависть и желание мести. Могут поселить зло внутри, гниение костей, распад суставов.

Но, помещенные в тело, они могли подавить… что? Могли они подавить смерть?

Когда мое испуганное, колотящееся сердце осознало, что произошло, Элайза скрылась под водой – такой смерти я желала себе. Но звериное чутье заставило меня обратиться к куда более серьезной опасности: констебль был всего в нескольких дюймах, он тянул руки, как будто тоже хотел схватить падавшую девочку – прыгнув с моста, она обвинила себя, и констебль наверняка думал, что только она могла открыть тайну, кто подсыпал яд в ликер, убивший лорда Кларенса.