Юрий Белов - Год спокойного солнца

Подумав так, он даже остановился, настолько важной показалась эта мысль. Друзья, в гости друг к другу ходят, как говорится, водой не разольешь, а в делах принципиальность. Дружба дружбой, а правда правдой. В этом свете Якубов и впрямь будет выглядеть рыцарем долга. И ноги как бы сами собой понесли его в сторону от родного дома, по одной улице, по второй… Увидев телефонную будку, он позвонил Казакову.

— Ата? Как здоровье, настроение?

Тот сразу узнал его, но в голосе Казакова не было радости, скорее недоумение с долей тревоги.

— Спасибо, Сапар Якубович. Как у вас?

— Да вот гуляю, — вдруг смутившись, ответил Якубов. — Погода — совсем весна… Гуляю вот. Пешком, так сказать, от инфаркта. Увидел автомат, дай, думаю, позвоню. А то в суете иной раз о здоровье забываем справиться. Мама как? Дети?

— Все живы-здоровы… Вы бы зашли, Сапар Якубович. Мама рада будет.

— Мама… А сам? Не рад? Да неловко как-то, — не узнавая себя, промямлил Якубов. — Может, вместе погуляем?

— Да чего неловко? — оживился Казаков. — Очень даже ловко. Мама вот рядом стоит, говорит, обидится, если не зайдете.

— Хорошо, — чуть помешкав для видимости, ответил Якубов. — Минут через пятнадцать буду.

Он был уверен, что Казаков выйдет его встречать, и вообразил, как тот стоит под бетонным козырьком у подъезда в домашнем спортивном костюме и разношенных тапочках, которые забыл сменить от волнения, и напряженно посматривает по сторонам, не зная, откуда появится дорогой гость. Но Казаков не вышел. «Гордый однако стал», — подумал Якубов.

У дома вообще не оказалось никого из взрослых, только детишки играли — девочки в классики на просохшем асфальте тротуара, мальчишки в хоккей — без коньков, кривыми самодельными клюшками гоняли гремучую консервную банку на проезжей части. Но Якубов знал, что все равно кто-то да увидит его в окно. А это важно было теперь — чтобы увидели и разговор пошел: Якубов с Казаковым по-прежнему дружат, в гости заходил.

— Эй, хоккеисты! — позвал он. — Казакова среди вас нет?

— Я Казаков, — удивленно уставился на него краснощекий мальчишка, самый маленький среди игроков.

— Тебя Володей зовут?

— Ага.

— А ты меня не помнишь? — и увидев, что мальчишка смущенно мнется, Якубов ободряюще пояснил: — Конечно, не помнишь, ты вот какой был, когда я к вам приходил, — и даже пригнулся, показывая ладонью над самой землей. — А сейчас в хоккей гоняешь, Михайлов позавидует. Ну ладно, играйте. Только осторожно, а то машина выскочит…

— Знаем! Мы смотрим! — вместе с Вовкой крикнули ребята и с грохотом погнали шайбу к воротам, обозначенным сложенными куртками.

Он поднялся на второй этаж, позвонил. Если уж Казаков не вышел к подъезду, то дверь-то уж сам откроет.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, и в проеме, держась за дверную ручку, возникла Мая. Она улыбнулась ему приветливо и еще шире распахнула дверь, сказав певуче:

— Заходите, Сапар Якубович. Добро пожаловать.

— Здравствуйте, — смутившись, не поднимая глаз, словно разглядывая, куда ступить, проговорил он и сам услышал, как хрипло и невнятно прозвучал его голос. — Извините…

Рядом со статной, красивой Маей он почувствовал себя совсем стариком, сутулым и неловким, и уже корил себя за то, что пришел. Плащ, как назло, не снимался, подвернулось что-то. На счастье Ата вышел из комнаты, помог ему раздеться, стал ругать архитекторов, которые проектируют такие узкие, неудобные коридоры, что и гостя принять как следует нельзя. Якубов кивал головой, поддакивал, но раздражение все росло. А тут еще тетушка Биби появилась — глаза ее так и лучились радостью. Молитвенно сложив на груди руки и кланяясь ему, она заговорила со слезами в голосе:

— Мы так рады, так рады видеть тебя, Сапар-джан. Совсем нас забыл.

— Я и у себя дома редко бываю, — буркнул Якубов, но, глянув на тетушку Биби и увидев, как постарела она, словно усохла, чуть смягчился. — Крутишься, вертишься. Где уж в гости ходить?

— Да я не в укор, — всплеснула руками тетушка Биби, — к слову только. Да что же мы в дверях встали? Проходи, проходи, Сапар-джан. Дай хоть на свету посмотреть на тебя…

Все вчетвером вошли они в комнату, которая служила гостиной и была обставлена по-современному: высокая стенка с безделушками и посудой за стеклом, диван, журнальный низкий столик, глубокие кресла, торшер. Мельком оглянув все это, Якубов с неприязнью подумал, что туркменские обычаи здесь, наверное, совсем забыли и на ковер, которым застлан линолеумный пол, не садятся, сачак не расстилают, а едят и пьют за этим неудобным столиком.

Он сердито крякнул, опускаясь в кресло.

Казаков сидел напротив в таком же кресле, Мая ушла на кухню, а тетушка Биби встала у косяка, прислонившись плечом, и все глядела на гостя любовным и вместе с тем жалостливым взглядом. Она в толк не могла взять, почему Сапар не навещает их, как бывало, чем могли они его обидеть и отвадить от дома. Она так и спросила его без обиняков:

— Почему же ты обижаешь нас, Сапар-джан, почему не заходишь? Разве наш дом не был для тебя родным? Разве что-нибудь изменилось? Ты прямо скажи. Может, кто сказал тебе дурное слово, люди всякие есть, иные навредят и радуются на чужое несчастье…

— Ну что вы, тетушка Биби, — Якубов посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся приветливо. — Мне если что и скажут про вас, разве я поверю? Просто замотался. Годы идут и сил не прибавляют, а работы меньше не становится. Вот и… Домой приедешь, разденешься, подушку под бок — и все, пусть хоть пожар, сил нет подняться. Поешь, телевизор посмотришь и уснешь до утра. И хоть бы сон был как сон, а то опять работа снится, все споришь с кем-то, доказываешь… Такие вот наши дела. Ата молодой, он этого еще не знает, и слава богу, что не знает.

Он и на Казакова посмотрел спокойно, внимательно вгляделся в его лицо, и когда тот смущенно опустил глаза, остался довольным. Нет, Ата его врагом не станет, рука у него не поднимется на Сапара Якубовича, которому стольким обязана казаковская семья.

— Как дома, Сапар-джан? — допытывалась тетушка Биби. — Как Марал? Как дети? Как внуки? Все ли благополучно?

— Все живы-здоровы, — кивнул ей Якубов. — Дети и внуки растут, а мы стареем.

Последнее он нарочно громко сказал, потому что послышались шаги Маи. Втайне он надеялся, что Мая скажет ему, как заведено: что вы, разве про вас можно такое говорить — стареем? — улыбнется ему… Но сказала это Биби и руками на него замахала: тоже старик, и не стыдно? А Мая вкатила столик на колесиках, уставленный угощениями, и словно бы не слышала его слов, даже не посмотрела на него, все ее внимание на этом столике было сосредоточено. Она стала переставлять угощение на журнальный столик, Ата взял у нее бутылку коньяка и стал откупоривать.