Владимир Винниченко - Золотые россыпи (Чекисты в Париже)

— Да зачем она вам, такая… страшная, отвратительная?

Гунявый как-то смешно и жалко склоняет голову на плечо.

— Это породистая сука, сударыня! Очень ценная. Очень. Она стоит тысячи франков. Уверяю вас.

Цифра, несмотря на всю её нелепость применительно к этому страшилищу, на какое-то мгновение впечатляет хозяйку.

Тогда Леся серьёзно и убеждённо устремляет на хозяйку два взволнованных фиолетовых цветка.

— Простите, сударыня, но я могу засвидетельствовать, что это действительно породистая собака. Мой отец очень любил собак, и я тоже немножко разбираюсь в них. Это наша, сугубо украинская порода. Очень редкая и ценная.

Неожиданная поддержка, такая внушительная и объективная, гасит улыбки на лицах и наносит серьёзный удар по хозяйкиной твёрдости. Она непонимающе смотрит вниз на собаку. Остальные головы тоже наклоняются к несчастному животному. Но оно всё в таких струпьях, ранах и лысинах, что как-то странно даже думать о какой-нибудь породе. Глаза закрыты, голова вытянута на полу, по хребту пробегают нервные судороги.

— Правда, собака в тяжёлом состоянии, но породистость её несомненна. Где вы нашли её, господин Кавуненко?

Гунявый часто и остро поглядывает на Лесю. На вопрос её он опускает глаза.

— Я купил её у одного господина на улице.

Хозяйка пожимает плечами и вопрошающе смотрит на своих постояльцев. На лицах и неприятие, и колебания — чёрт его знает, может, у этих варваров и впрямь такие породистые собаки.

Гунявый смелее поворачивает лицо к хозяйке.

— Я даю вам слово, сударыня, что никому не будет и малейшего вреда. Я вылечу её за две недели. Сделаю строжайшую дезинфекцию. Собака будет лежать привязанная в углу, не станет даже ходить по комнате. Только утром и вечером — прогулка на улицу. Вот, со мной целая аптека. Все лекарства прописаны врачом. Вот рецепты. Он сказал, что через две недели всё заживёт. Вот, пожалуйста. Отдал за лекарства пятьдесят франков.

Гунявый торопливо показывает рецепты, пакет с лекарствами, снова рецепты.

Пятьдесят франков добивают хозяйку. Если человек тратит деньги на такие лекарства, то или собака действительно должна стоить тысячи, или он абсолютно сумасшедший, чего о господине Кавуненко всё-таки сказать нельзя.

Она снова пожимает плечами и нерешительно отступает на два шага в сторону, словно давая дорогу Гунявому. Он так и расценивает это движение.

Сразу же потянув за ремешок, он шагнул вперёд, чмокнув губами..

— Квитка [14] Цветок (укр.) ! Пошли.

Но Квитка не шевелится. Она приготовилась к худшему и примет его здесь с закрытыми глазами.

— Ну, пошли же, Квитка! Ну, пожалуйста!

За спиной Леси прыскает Свистун.

— Ну и Квитка! Действительно!

Но господин Кавуненко неожиданно поворачивается и смотрит так пронзительно, что теряется даже Свистун. Потом сильнее дёргает за ремешок и почти тянет Квитку по полу. Она не идёт, а ползёт на брюхе, как раненая ящерица, перебирая лапами и не скуля, а тоненько посвистывая.

Так, вдвоём, под взглядами молчаливых зрителей, они взбираются по лестнице и исчезают наверху.

Свистуна окружают и расспрашивают, что случилось, почему господин Кавуненко так посмотрел на своего приятеля. И когда узнают, почему, смех мешается с удивлением — так назвать это чудовище! Или сумасшедший, или же, чёрт его знает, может, это привидение и впрямь чего-то стоит?

Финкель же крайне возмущён. Но чем именно, Леся никак не может взять в толк.

— Да что тут, собственно, такого, что он привёл эту собаку?

— А зачем она ему? Что за идиотские капризы? Ничего себе: дохлых собак собирает! Букеты роз выбрасывает, а падло берёт.

— Выбрасывает розы?

— Ну, да! Горничная мне только что сказала. Кто-то этому паскуднику прислал прекрасный букет белых роз.

— Знаю. Слышала.

— Ну, так он их сразу же поставил в угол, закрыл газетами, чтоб и не видеть этой гадости. А сегодня утром вовсе выбросил, отдал горничной, чтоб сделала с ним, что хочет. Ему не нужно такое. Ему нужна эта Квитка! Совершенно чекистский вкус!

Хотя они стоят в углу салона и никто не может услышать Финкеля. Леся, однако, оглядывается. Да и сам Наум Абрамович, испугавшись, ещё больше понижает голос.

— Ай, идиот! Вместо того чтобы искать своего компаньона, он лазает по фортификациям и ловит паршивых собак. Нигде он не покупал этого «цветка». Что он врёт? Я же знаю. А что это вам Бог подсказал, откуда взяли, что собака породистая?

Леся улыбается:

— Эх, вы! А ещё режиссёр! Это же очень ловкий ход с моей стороны. Неужели не понимаете?

Чтоб Финкель чего-то не понял? Он на короткий миг застывает, уставившись перед собой круглыми глазами, и сразу же встряхивается — всё ясно.

— Вы правы! Психологически очень точно. Я не посмотрел на дело с этой стороны. Меня рассердил сам факт. А так вы совершенно правы. Кланяюсь и склоняюсь, драгоценная вы моя!

Он даже наклоняется и целует Лесе руку.

В прихожей энергично и часто звонит гонг.

— Так вот, Нина Наумовна, вы возьмёте такси и поедете по этому адресу. Предупреждаю вас: сам я об этих людях ничего не знаю, никогда не видел их. Получил информацию, что вся семья бедствует. Так это или нет. мне ничего не известно. Хотелось бы проверить. Даю вам пятьсот франков. Вы сами должны сориентироваться и решить, сколько им дать — сто. двести или все пятьсот. Разумеется, ни своего, ни моего имени не называть.

Нина озабоченно, по-детски серьёзно нахмурив брови, берёт адрес и деньги, прячет их в сумочку. Она время от времени поглядывает на Крука не то пытливым, не то непонимающим взглядом. Но лицо патрона сегодня такое сонно-важное, вид такой официальный, что она не осмеливается ни о чём спросить. Твёрдо ставя ножки, молча выходит из кабинета, крепко прижав к бедру руку с сумочкой.

Крук откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Ну, разумеется, давать этой девочке вчерашнее письмо — нелепость. Это европейское перекати-поле, эмигрантский цыганёнок, выросший в условиях нищеты, рвачества, переездов и дешёвых развлечений, — он поедет в Бразилию работать? Только такой сентиментальный остолоп, как он, да и то в припадке меланхолии, мог хоть на секунду допустить такую чушь.

И, конечно, чтобы изобразить себя перед ним доброй и чуткой, она отдаст этой семье все пятьсот франков. Никакого интереса к поручению, никакой попытки сориентироваться в ситуации не проявит. Что она, в дансинг может пойти с этой семьёй? Какой ей интерес?

Да и сама эта мысль — что-то проверить в ней таким образом — глупа и неуместна. Только удивил бедную девочку: с чего это вдруг на патрона напала такая чуткость?

Солнце мягко лежит на опущенных веках. Вспоминаются ранние весенние дни, когда так хотелось посидеть на солнце, когда дома, на Украине, на подгнивших заборах высыпают красные букашки, и пахнет, пахнет земля. Интересно, в Бразилии так же. как и во всей Европе, земля не пахнет весной?