Клыч Кулиев - Чёрный караван

— Никого! — ответил командир. Его, видимо, очень заинтересовали мои рассуждения. — Если вы человек религии, то должны оставаться в стороне от теперешних событий. Вы не должны вмешиваться в политику.

— Мархаба! Отлично! — Я продолжал еще серьезнее — Совершенно верно. Оставаться в стороне от теперешней смуты. Учить людей, что споры и вражда противны исламу и шариату…

Я обратился к Артуру: — Абдулла! Подай сюда священный Коран.

Артур легко поднялся, раскрыл хурджин и, достав оттуда завернутый в кусок зеленого бархата Коран и несколько раз приложив его к своему лбу, подал мне. Я тоже прикоснулся к нему лбом. Затем стал листать страницы. Остановившись на одной из них, с выражением прочитал несколько строк. Затем приблизительно перевел прочитанное:

— В первом стихе восьмой суры священного Корана говорится: «Слуги создателя! Соблюдайте между собой порядок и мир». Аллах осуждает бессмысленные усобицы. Он любит терпеливого!

Я снова поднес Коран ко лбу и, возвращая книгу Артуру, добавил:

— Все, что совершается на свете, совершается по воле создателя. Без его воли и малая хворостинка не будет сдвинута с места. В священном Коране так именно и сказано.

Решив доказать своим собеседникам, что я не из тех духовных, у которых нет ничего за душой, я снова обратился к Артуру:

— Абдулла! Прочитай сорок шестой стих восьмой суры.

Артур раскрыл книгу и нараспев прочитал названный мною стих. Ахмед протянул руку и попросил:

— Ну-ка дайте и мне прочитать этот стих!

Я сам взял Коран у Артура и, указав пальцем то место, которое он только что читал, громко повторил стих. Ахмед понял, что я не хочу давать книгу ему в руки, и, нагнувшись ко мне, прочитал про себя несколько слов. Повторив вслух: «…к аллаху обращаются все дела!»— и внимательно поглядев на меня, он с иронией спросил:

— Значит, революция, свержение белого царя, переход власти в руки бедного люда — все это совершилось по воле аллаха. Так?

— Конечно! — ответил я без запинки. — Без воли создателя ничего не может совершиться!

— Почему же вы тогда против революции?

— Кто против?

— Вы, духовенство, против революции.

— Нет! Далеко не все духовенство! К тому же многое зависит и от вас. Если вы начнете рубить священное дерево ислама и шариата, тогда, конечно, и мы будем вынуждены взять в руки меч справедливости. Будем бороться до последнего дыхания! Если же вы будете действовать терпеливо, разумно, не будете посягать на священные чувства народа, тогда и мы не будем вмешиваться в ваши распри.

Мои уверенные ответы сильно заинтересовали командира. Дымя удушливой махоркой, он заговорил:

— Постойте, постойте, ахун! У меня к вам вопрос: должно духовенство вмешиваться в политику или нет?

— Нет, духовенство не должно иметь дела с политикой!

— Вот в этом корень дела. Мы тоже хотим этого. Нашего вождя зовут Ленин. Слышали?

— Слышал.

— Вот он говорит: мечети и молельни нужно отделить от государства. Знаете, что это значит? Это значит, что религия не должна вмешиваться в политику!

— Правильно он говорит. У религии своя дорога, у политики — своя… Нельзя сбиваться с пути.

— А если собьются? Если, скажем, вы начнете вмешиваться в политику и поведете борьбу против нас… Что делать тогда?

— Тогда? Тогда можете покарать меня. За что создатель вас не осудит.

Из котловины послышался собачий лай. Мое сердце сжалось. Бог мой, неужели обнаружили Кирсанова? Вдруг его приведут сюда… Я старался собраться с мыслями, лихорадочно соображал, что может произойти, заранее готовясь к самому худшему.

Ахмед вступил в беседу:

— Вы, таксыр, смогли бы повторить все это перед народом?

— Нет!

— Почему?

— Боюсь… Я чужеземец. У меня нет здесь сторонников. Стоит мне ошибиться, немедленно отправят к праотцам!..

И тут я невольно вздрогнул. Боже праведный! Неужели он? Да, это был он, Кирсанов… Двое бойцов вели его, подталкивая в спину. Ни командир, ни Ахмед пока еще ничего не замечали. Я сидел лицом к зарослям гребенщика, оттого и увидел капитана раньше всех. А чуть позади другие два бойца вели лошадь с навьюченным на нее пулеметом…

Командир, улыбаясь, собрался продолжить религиозный диспут. Но то ли он заметил, что внимание окружающих чем-то отвлечено, то ли перехватил мой беспокойный взгляд, — он полуобернулся и посмотрел назад. В ту же минуту твердыми шагами подошел один из кавалеристов, молодой черноусый парень, и, взяв под козырек, доложил:

— Товарищ командир! Ваше приказание выполнено, обследовали всю котловину. В зарослях обнаружили вот этого человека. Он там прятался, прикрытый ветками гребенщика. А неподалеку лежала, стреноженная, вот эта лошадь. В другом месте мы нашли один пулемет, пистолеты и много патронов. От костра к этому месту ведут следы…

Удивительная вещь! Лицо командира нисколько не изменилось. Он был по-прежнему спокоен. Но узбек Ахмед глядел на меня недобро, с упреком, как человек, обманувшийся в своих надеждах.

Продолжая сидеть, командир внимательно, пронизывающим насквозь взглядом оглядел Кирсанова. Затем все с тем же, видимо природным, спокойствием сказал:

— Давайте познакомимся. Кто вы?

Кирсанов, должно быть, сильно продрог, лежа под сырым гребенщиком: он дрожал, словно его била лихорадка. В худом, неприятном лице его не было ни кровинки. Но глаза были спокойны. Он ответил без колебаний:

— Меня зовут Лукин… Геннадий Иванович… Солдат бывшего казачьего полка в Хиве.

— Казачьего полка?

— Да.

— Кто им командовал?

— Полковник Зайцев. Он хотел двинуть полк на Чарджуй. Мы, группа большевиков, выступили против него, предложили присоединиться к красногвардейцам в Петро-Александровске. Он нас арестовал. С помощью солдат русского гарнизона в Хиве мы бежали из-под ареста, почти полгода скрывались в окрестностях Аральского моря. Наконец решили через Кызылкумы пробраться в Чарджуй. И вот, похоронив троих товарищей в песках, я после долгих мучений добрел до этих мест. Хотел было идти дальше, а тут появились вот эти трое. Я подумал, что это басмачи, и спрятался.

Командир насмешливо улыбнулся:

— У тебя пулемет… И ты прячешься от каких-то трех басмачей?

— А что делать? Он, проклятый, не работает. В Кызылкумах потерял огниво.

Командир посмотрел на черноусого кавалериста, как бы спрашивая: «Это правда?» Тот подтвердил слона Кирсанова: пулемет в самом деле неисправен.

Командир повернулся в мою сторону:

— Значит, вы этого человека видите впервые?

— Да, — спокойно ответил я. — Никогда его не видел.

Ахмед неприязненно посмотрел на меня и сердито буркнул:

— Ложь!

Я пожал плечами, как бы пе находя ответа.

— Кроме всевышнего, у меня пет свидетеля!